Народу в лавку набилось много, а словно пустая она. Молчат все, только слышно, как Федор дышит.
— Она твоей красной рубахи, как огня, боится, — наконец сказал кто-то не то шутя, не то серьезно.
Федор дернул рубаху за ворот, пуговки во все стороны полетели. Одна к Дашутке прикатилась и, покрутившись, легла возле ее ног тихонько. Дашутка осторожно отодвинула ногу.
— И-и-эх! — выкрикнул Федор и, нагнувшись, начал стягивать с себя рубаху. Сдернул, швырнул в угол, подошел к прилавку.
— Давай, эвон-ту, серую, — тяжело дыша, сказал лавочнику. — Будет заплачено.
Рубаха была чуть маловата, трещала по швам, когда Федор напяливал ее. Люди развеселились, похохатывая, качали головами.
А Федор чуть приблизился к Дашутке, заговорил тихо, боясь снова спугнуть ее чем-нибудь.
— Ты глянь-ка, Дашутка, я красную-то рубаху скинул, другую надел. Ты глянь только, какая она, серенькая, не страшная совсем. Ты не бойся, я не трону тебя и другим тронуть не дам…
Дашутка чуть отстала от стенки, чуть выпрямилась. Прошла еще минута, и, видно, решившись, девушка подняла голову и глянула на Федора. Смотрела долго, не отводя глаз. Только сейчас увидели люди, какие они у нее синие, какие чистые.
Тихо в лавке. Даже дыхания Федора не слышно.
И вдруг произошло чудо: Дашутка заговорила. Но прежде она быстренько так оглядела пол, увидела под ногами пуговку, аккуратненько подняла ее, сделала несколько шажков, подняла вторую. А потом в угол глянула.
Люди расступились, поняли: хочет Дашутка Федорову красную рубаху прибрать.
Дашутка, придерживая на груди волосы, прошла по лавке в угол, подняла рубаху, отряхнула, перекинула через локоть.
А потом к Федору подошла, притронулась к подолу серой рубахи и сказала:
— Не эту бы надо…
Федор взял ее за руку, тихонько потянул к прилавку.
— Скажи, которую, Дашутка?
— Эвон ту, небесно-голубую, — кивнула девушка.
— Давай сюда! — крикнул Федор лавочнику. — Давай и эту! Будет заплачено.
А на пасху они сыграли свадьбу. Федор, счастливый, стоял с Дашуткой под венцом в новой рубахе небесно-голубого цвета.
…Дядя Федя закончил свой рассказ и молча смотрел в окно. Я тоже не могла говорить. Мне почему-то представилось, как мы сидим с Борькой на диване и я рассказываю ему дяди Федины истории. И эту тоже. Борька слушает как зачарованный, а потом идет к письменному столу.
И я будто говорю ему:
— Ты про пуговки хочешь записать?
— Да.
— Не надо, Борь…
— Почему?
— Это — дяди Федино.
В дверь к нам постучали. Я была уверена, что это Клава. Но вошла Антонина Семеновна. Она посмотрела на нас и непривычно смущенно проговорила:
— Посидеть к вам зашла.
23.
На следующий день Витька в своих концертах не один раз заводил баркаролу и «Таню, Татьяну». Он явно напоминал о себе, может быть, даже думал, что я зайду в их вагон. Но я сидела с дядей Федей и почти никуда не ходила. Тогда Витька пришел сам.
— Вот он! Забыл меня совсем, — воскликнул дядя Федя. — Крутишь там свои пластинки… и так и далее…
Витька присел возле двери и помалкивал, улыбаясь. У проводников стукнула дверь, и Витька опасливо покосился в коридор. Видимо, он все-таки побаивался Тамарки.
Разговор у нас не клеился. Наконец Витька решительно спросил меня:
— Хочешь пластинки слушать?
— Я и так их все время слушаю.
— Нули! — сказал Витька. — Там у меня будем заводить всякие… Пойдем?
Я не знала, что ответить. Мы так хорошо разговаривали с дядей Федей. Может быть, он не хочет, чтоб я уходила.
— Иди, Таня, — сам предложил он. — Чего тебе все время сидеть со мной, стариком? Скучно, поди…
— Что ты, дядя Федя. Мне нисколечко не скучно с тобой, — воскликнула я, во-первых, потому, чтоб Витька не подумал, что я уж так рвусь к нему, а, во-вторых, потому, что мне и в самом деле не скучно с дядей Федей.
— Идите, идите, — отодвинулся дядя Федя и выпустил меня из моего уголка.
Витька поглядывал, как я причесывалась, снимала пушинки с сарафана.
— У меня есть такая пластинка «Бимбамбула», — говорил он, уже стоя в дверях. — Под нее танцевать здорово получается.
— Вот и потанцуйте там, — рассмеялся дядя Федя. — Хорошо, просторно.
— Я вообще говорю, — смутился Витька.
Мы пошли. Витька впереди, я сзади. Он то и дело весело оглядывался на меня, словно проверял, иду ли я. Потом вдруг подтянулся на верхних полках, и я чуть не налетела на него.