В конце нашего вагона на боковой полке лежала и поохивала старушка. Витька нагнулся к ней:
— Что, бабуся, болеете?
— Ох, болею, сынок, ох, болею! — пожаловалась бабушка.
— Ну, болейте, болейте! — бодро сказал Витька и, видимо, с торжеством оглянулся, потому что я услышала его растерянный голос:
— Таня, постой! Куда же ты?
Опасаясь, что Витька бежит за мной следом, я пулей влетела в свое купе, захлопнула дверь и привалилась к ней спиной.
Дядя Федя удивленно посмотрел на меня.
— Чего ты?
Я молчала, прислушиваясь. Но в коридоре было тихо.
— Неужели он обидел тебя чем? — негромко серьезно спросил дядя Федя.
— Он бабушку обидел.
— Какую бабушку?
— Которой мы бутылками ноги грели.
— И что же он натворил?
Я рассказала. Дядя Федя выслушал меня внимательно, потом отвернулся к окну и, качая головой, проговорил:
— Вот озорник, а? Пусть придет только, мы ему прочешем бока-то… и так и далее…
А если бы дядя Федя еще знал про Тамарину картошку!
ни с того ни с сего, без всякого концерта и даже не с самого начала запел Лемешев.
Напрасно подлизывается — не поможет!
…Синеглазая женщина стоит на перроне и улыбается дяде Феде. Это та самая женщина, которая встречала его в тот раз, стояла тут же с Юрием Мартынычем, нашим начальником.
— Дядя Федя, ведь это же Дашутка, да?
— Старушка моя, — смущенно улыбается он. — Дарья Егоровна.
— Да какая же она старушка! — горячо возражаю я, потому что у женщины совсем молодые глаза и милая светлая улыбка.
Пассажиры вышли, и в вагон к нам поднялись Дарья Егоровна, Борька и Анна Силантьевна, наша с дядей Федей сменщица, редкозубая, коренастая. Дарья Егоровна и Борька остались в купе, а я, дядя Федя и Анна пошли по составу. Мы должны показать ей, что у нас все в порядке, плафоны на месте, лампочки тоже. Ведь теперь она поедет с нашим поездом в рейс.
— Чего хорошего в этот раз в Москве имелось? — спросила Анна дядю Федю, но он только хмыкнул, пожал плечами и промолчал.
— Ремень береги, Анна, — сказал, когда мы возвращались. — Я его на толкучке купил. Таня вон в дороге глаз с него не сводила.
Анна с любопытством посмотрела на меня.
— Долго еще с ней будешь ездить? — спросила она, и сердце у меня почему-то екнуло.
— Не полностью еще обучил, — сказал дядя Федя и живо обернулся к Анне. — А что?
— Да ничего, — неопределенно ответила она и добавила, позевывая: — Слышала, что вторую динамку к нам поставят.
— Когда?
— Да я-то еще так съезжу, а к твоей поездке, может, приноровят.
Поставят вторую динамо-машину… Дядя Федя все время говорит, что она нужна. Да я и сама вижу — свет в вагонах тусклый, читать при нем невозможно. Значит, это хорошо, что поставят. Почему же мне так тревожно?
— Это хорошо, что поставят, — задумчиво сказал дядя Федя. — Ну, вот, Анна, все тебе сдали в порядке.
— Лук почем по дороге? — снова зевнув, спросила Анна.
— Все по том же, — усмехнулся дядя Федя и полез на подножку. — До свиданья!
Анне ничего не оставалось сделать, как уйти.
Борька и Дарья Егоровна стояли в коридоре.
— Ну, здравствуйте еще раз! — улыбнулась нам женщина. — Со счастливым вас прибытием!
— Спасибо, — ответила я и подошла к Борьке.
— Как съездил, Борь?
— Здорово! — блеснул он очками. — Очерк скоро будет в газете. А на пути еще такой фельетончик отхватил! Он уж напечатан.
Я молча пожала ему руку.
— Ты чем-то расстроена?
— Нет, что ты! — сказала я и снова подумала: но ведь это же хорошо, если будет вторая динамо-машина.
Дядя Федя заполнил мою сетку картошкой, луком, сунул туда сверток с тремя масляными лепешками и банку с соленой капустой пластиками. Опять Борька выразительно смотрел на меня, не решаясь брать сетку. И опять дядя Федя досадливо махал на него рукой:
— Все тут у нас обговорено…
А мне хотелось на одну только минутку остаться наедине с дядей Федей и спросить его, поеду ли я с ним еще в Москву, как он думает.
— Приехали? — послышался веселый голос из тамбура, и мы увидели в открытых дверях Юрия Мартыныча.
— Приехали, — тихонько ответила я, потому что дядя Федя промолчал.
— Как обучаетесь? — обратился ко мне начальник, но за меня поспешно ответил дядя Федя:
— Хорошо. Но не все еще, конечно, постигла. Еще надо поездить. Я уж сам ее доучу.