Домой бегу чуть не вприпрыжку. С большого здания по деревянным стропилам осторожно спускаются люди. Вверху, на фоне неба, краснеет лозунг: «Да здравствует 26-я годовщина Великого Октября!»
25.
Дядя Федя поручил мне заботу о нашей прежней динамо-машине, а сам принял новую.
— Тебе уж тут все знакомо — и купе, и щиток, да и ремень на нее надевать полегче, — сказал он. — А эту еще проверить надо, как она будет работать… и так и далее…
Мы пришли в парк очень рано. Распределили вагоны, мне шесть, дяде Феде — восемь. Мои с головы, его — с хвоста.
— Обе машины у нас будут сообща освещать состав, — сказал дядя Федя и, заметив, что я не очень поняла, пояснил: — Разрывать состав не станем. Пусть ток от обеих динамок идет по всему составу. Если вдруг заглохнет одна машина — другая будет на все вагоны светить.
— А может заглохнуть? — спросила я.
— Ну, не так их делают, чтоб они глохли, да мало ли. Вдруг ремень слетит или срежут его…
— Я за обеими поглядывать буду, — пообещала я.
В составе оказалось три вагона, взятых из других поездов, в них все было запущено, и нам с дядей Федей пришлось повозиться.
А потом мы работали отдельно. Он в своих вагонах все проверял, а я в своих. Вот уже и проводники стали появляться, таща на плечах огромные мешки с бельем. Я возилась в купе, когда ко мне заглянула Клава. Лицо ее сияло.
— Приехала! — хлопнув ладонями и прижав их к груди, радостно сообщила она.
— Кто?
— Да Вера же! — махнула на меня рукой Клава. — Приехала, говорю, от попадьи из-за Волги!
Я тоже хлопнула ладонями и прижала их к груди. А потом схватила Клаву за плечи, усадила на скамейку, стала расспрашивать:
— Райский ее уже видел?
— Видел! — обеими руками махнула Клава. — Обмер весь!
Вагон дрогнул.
— Приехала! — сообщила я вошедшему дяде Феде.
— Кто?
— Вера от попадьи сегодня приехала, — вся порозовев, проговорила Клава.
— Да ну-у? — заинтересованно протянул дядя Федя и присел с нами. — И как она?
— После ужина приехала, все уже спали, — начала рассказывать Клава. — Брательник-то ее только утром увидел.
— Обмер весь! — вставила я.
— Ага, — кивнула Клава. — Так ведь красавица какая, Вера-то! Глаза у нее как бархатные, черные, а лицо белое-белое. Волосы густющие с каштановым отливом.
— Влюбится еще брательник-то, — внимательно слушая Клаву, предположил дядя Федя.
— Уже! — усмехнулась Клава, и лицо ее стало строгим. — Только и знает, что влюбляется.
— Но вообще-то он неплохой человек, — вступилась я за Райского.
— Неплохой, — кивнула Клава, стараясь быть справедливой. — Добрый даже. Имение-то, в котором живет бабушка со внучками, к нему приписано. А он недолго думал, взял да и подарил его безвозмездно Верочке да Марфиньке.
— Все имение? — удивился дядя Федя. — А сам как жить станет?
— Он-то? — прищурилась Клава. — Поедет опять куда-нибудь ветер пинать. Рисовать станет, сочинять книжки… Начнет да не кончит, начнет да не кончит… — осуждающе покачала она головой. — Несамостоятельный.
В соседнем купе загремела посудой Тамара, и Клава поспешно поднялась.
— Пойду, — прошептала она, — а то заворчит моя-то.
— Ты ей говорила, что Вера приехала? — тоже шепотом спросила я.
— Не-ет, она не интересуется.
Клава ушла, и мы с дядей Федей отправились учить меня надевать ремень.
…Сижу в купе одна. Смотрю то в окно, то на щиток. Очень хочется сбегать в вагон к дяде Феде, но уйти не решаюсь. Мне кажется, что пока я здесь — на щитке все нормально, а как только уйду — стрелки начнут мудрить.
Поезд замедлил ход. Какая-то маленькая станция. Сначала решила выйти, но вспомнила, что дежурит Тамара, и раздумала. После того случая с картошкой я избегала встреч с ней. Мне было стыдно и за себя и за нее.
Вышла в коридор налить из графина воды. Поезд тронулся. В полуоткрытые двери до меня донеслись странные выкрики:
— Доченька, доченька! Как же это?..
Я выглянула в тамбур и успела заметить, как Тамара ногой столкнула что-то с подножки. Мне показалось, что это была рука. Возле ног Тамары стоял большой чемодан, лежал мешок, кажется, с мясом.
— Дочка, дочка! Что же ты делаешь с нами! — услышала я плачущий женский голос и в упор взглянула на Тамару.
— Лезут как ошалелые, — зло проговорила она.
Я подняла руку и с силой сдернула стоп-кран. Лицо Тамары сначала побелело, а затем покрылось багровыми пятнами. Вагон заскрежетал колесами, зашипел, остановился.