Петр деловито осмотрел вырубку.
— Сегодня деревья валить не будем, — заявил он Исламу.
— Да-а, да-а, — закивал тот. — Вон как плохо по-клал…
— А что ты хочешь, Ислам? — повернулся к нему Петр. — Дело для всех новое. Освоим со временем.
— Да-а, канешна, — охотно согласился Ислам.
— А сегодня растащим эту мешанину, распилим, уложим поленницы, подровняем тракторами площадку…
Ислам кивал.
— А если наши из Шурды прибудут — ночью щиты разгружать надо, — все более входил в роль руководителя Петр. — А завтра, может, первый домик начнем ставить…
Ислам повертел головой, хотел, видно, посмотреть, на каком месте они будут ставить домик. Перед ним высилась неприступная, глухая стена тайги.
— Ну, может, послезавтра, — чуть умерил пыл Росляков.
— Как бы наши мужики-бабы болото не застрал, — озабоченно проговорил Ислам.
Петр, остановленный на скаку, задумался, но ненадолго.
— Слушай, — схватил он Шарипова за рукав телогрейки, — я сделаю так. Проснется Федор Мартынюк, — чуть приглушив голос, он посмотрел на палатку, — поест, и я пошлю его дежурить на болото. С трактором, конечно.
— Та-ак, — одобрительно кивнул Ислам.
Петр длинно выдохнул. Все! Решение принято. Так и нужно поступить. А то как-то получается, что Петр вроде и не заместитель начальника, многое делается помимо него. А теперь — все! Так и будет сделано, как решено.
— Ислам! — Петр глядел на Шарипова все еще возбужденными, но уже веселыми глазами. — А я ведь и в самом деле угнал в тайгу шестнадцать куропаток! Вот следы, видишь?
— Уй-юй! — сказал Ислам.
— Я боялся, что ты выйдешь и начнешь в них пулять, — не удержался Петр от признания.
— Зачем? — удивился Ислам. — Кормить — кого?
В самом деле, большая семья Ислама, ради которой он поневоле стал охотником и рыболовом, была далеко отсюда, на небольшой сибирской станции Айкашет. Когда она еще прибудет в Шурду, а потом переберется сюда, в глухие холодные леса Зауралья.
— Пока так… — Ислам улыбнулся. — Просто тайга глядеть буду.
Глава пятая
Ислам Шарипов появился в строительно-монтажном поезде шесть лет назад.
— Прямо из тюрма к вам, — сообщил он начальнику отдела кадров Хохрякову и вдруг решительно задрал рубаху и показал живот. На нем, худом, жидко обтянутом серой пупыристой кожей, была выколота синим какая-то надпись. Из-за малой площадки на животе она завернулась на бока.
Хохряков надел очки, привстал, вытянув шею, и прочитал:
— «Всю жизнь на тибя работаю».
Трудно было чем-то удивить горемовского кадровика, кто только не приходил к нему наниматься. Но этот худой бритый парень, с его маленьким пустым животом, на который он «всю жизнь работает» и который предъявил в отделе кадров вместо трудовой книжки, пронял Хохрякова. Он отвалился на спинку стула и затрясся в мелком смехе.
Ислам одернул рубаху и тоже улыбнулся. Присел на краешек стула, захыкал, совсем было захохотал, но вдруг наложил на лицо плоскую темную ладонь, и Хохряков увидел, как потекли сквозь пальцы мутные капли.
— Ты чего? — перестав смеяться, спросил Хохряков.
— Обидна! — растирая слезы по остроскулому лицу, всхлипнул Ислам.
— Чего тебе обидно?
— Пришел из тюрма обратно, а начальник сказал — не нада нам такой хулиган…
— За что же тебя посадили?
— Морда давал.
— Кому?
— Ему…
— Кому — ему?..
— Да-а-а, — легонько отмахнулся Ислам, — начальник мой…
— Вот этому самому, к которому обратно просился? — с интересом уточнил Хохряков.
Ислам кивнул.
Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова с огромным синяком под глазом.
— Можно зайтить, товарищ начальник?
— Погодите там, — махнул рукой Хохряков. — Так за что ж ты его? — снова обратился к Исламу.
Тот сердито раздул ноздри.
— Твоя какой дело? Нада было — морда давал, тюрма сидел.
— Так. Сколько же тебе присудили?
— Шесть месяц…
— Та-а-к, — протянул Хохряков. — Отсидел, значит, полгода и вернулся?
— Неделя отсидел.
— Как неделя? — удивился кадровик. — Ну, братцы! Когда ж ты брюхо-то наколоть успел?
— Там один… порошок давал, колол мине…
— Как же ты раньше времени освободился?
— Тюрма горел…