— И ты сбежал?
— Ни-и, — укоризненно покачал головой Ислам. — Зачем? Спасал всех… Будил, таскал… — махнул он рукой.
Ислам достал из кармана потрепанный кожаный кошелек, порылся в нем и подал Хохрякову документ, из которого становилось ясным, что осужденный Шарипов освобожден досрочно, за доблестное поведение во время пожара ему объявлена благодарность.
Хохряков облегченно вздохнул.
— А когда к старому начальнику пришел, показал ему это? — потряс он бумажкой перед носом Шарипова.
Ислам вдруг рассердился:
— Когда показал, кому показал? Сразу кричал: «Уходи, не нада нам такой хулиган!»
— И ты ушел?
Ислам не стал отвечать, отвернулся, громко задышав широкими ноздрями.
— Ну ладно, ладно, — успокоил его Хохряков, — давай свою трудовую книжку.
И опять удивил этот бритый парень старого кадровика. До того удивил и обрадовал, что сердце у него зашлось. Не так уж часто приходилось ему держать в руках такие книжки.
Новенькая, хрустящая, она была бережно обернута в белую бумагу. Но дело не в этом.
— Так ты восемь лет в одной дистанции пути проработал, у того начальника? — воскликнул Хохряков, до того поразила его одна-единственная запись в трудовой книжке пришедшего из тюрьмы человека. Он даже вскочил со стула и зашагал по кабинету.
— Да, — кивнул Ислам. — Вот и обидна…
— Ну ничего, ничего, — разглядывая книжку, похлопал его по плечу Хохряков. — Так ты печник?!
Ну, братцы! Никто не нужен ему сейчас так, как печники. Достраивается поселок, завезен кирпич, а печки класть некому.
Хохряков — ему уже было ясно, конечно, он примет Ислама — перевернул страницу и… сел на первый попавшийся стул. На листках, где указывались награды и поощрения, не было пустого места. Благодарности, благодарности, благодарности… Почетные грамоты. Значок «Отличный путеец», именные часы от министра путей сообщения и снова благодарности.
Хохряков не нашелся даже чего сказать, лишь искоса взглянул на худую руку парня, как палка торчащую из рукава.
— А часы-то у тебя где, именные?
Ислам смутился, махнул рукой.
— Э-э, пустяка… Зачем тебе?
У кадровика на минуту сомнение. Уж больно все необычно, и книжечка такая образцовая… Но только на минуту. Научился Хохряков за долгие годы разгадывать людей.
Очень скоро Ислам сидел за его столом и писал заявление, а Хохряков заглядывал через плечо и ворчал:
— Чего пишешь-то? Чего пишешь? «Саявленя»! Писать толком не умеешь и говоришь по-русски плохо.
Ислам обернулся к нему, неловко, высоко держа ручку над столом:
— Чего плохо? Чего тебе плохо? Понимал меня? Хорошо говорю!
— Вот сейчас хорошо сказал, — согласился Хохряков. — Ну пиши, пиши…
С грехом пополам написали заявление.
— Родители есть?
— Ни-и, давно сирот…
— Жена есть?
— Ни-и… Девка есть! — оживился Ислам. Улыбнулся, развел руками: — Хороший девка, большой… — И спросил быстро: — Взять? Не взять?
— Ну, возьми женись, если хорошая девушка. Скоро на новое место поедем, вдвоем-то вам веселее будет.
— Канешна! — обрадовался Ислам. — Двоем веселее!
— Ну, — поднял вверх палец Хохряков, — теперь слушай…
Сегодня он явно отступил от своих правил. Только тогда, когда все документы Ислама надежно укрылись в столе, он начал рассказывать, что у них за организация.
— Живем на перекладных. Через месяц-два начнем сматывать удочки и отсюда. Двинем неведомо куда. Может, это будет восток, может, запад. Может, тайга, может, пески.
Ислам кивал.
— Всяко приходится, живем на чемоданах. Иной раз за год по два переезда.
Ислам кивал.
— Но зато, милый человек, после нас добрый след на земле остается, — все больше увлекался Хохряков. — С самой войны…
Не удержался, достал со шкафа и раскрыл перед Исламом незаконченную самодельную карту. «Боевой и трудовой путь».
— Смотри…
И бережно повел пальцем по ломаной линии — сначала алой, потом зеленой.
— Я уж не буду рассказывать про военные годы. Они тут красным обозначены, — волнуясь, начал он. — А зеленая линия — это путь Горема в мирном строительстве. Так уж хоть про это немного…
И стал перечислять: вот тут, на Урале, построены подъездные пути к большому заводу… В этом пункте горемовцы развитие сортировочной станции произвели… Тут вот вторые пути уложили… Здесь помогали в электрификации дороги…
Дверь приоткрылась, показалась та же голова с синяком под глазом.
— Подождите там! — прикрикнул Хохряков и закруглился неохотно: