Так что с Федором все понятно Максиму Петровичу. Никогда не скажет Мартынюк прямо, но про себя будет думать: неужели я, старожил поезда, не достоин? Неужели мальчишка лучше меня оказался?
А вот Ступин непонятен Максиму Петровичу. Все-таки молод и неопытен Петр. Как решился начальник послать на новое место сразу двух молодых командиров — бывшего геодезиста своим заместителем и водителя путеукладчика Михаила Козлова — старшим прорабом? Провожая головную группу, Ступин сказал Максиму Петровичу:
— Рад, что вы не ушли из поезда. Надеюсь на вас и на Мартынюка. Приглядите за молодежью. — И добавил невразумительно: — Ладно. Потом разберемся.
«А ребята стараются изо всех сил…» — размышлял плотник.
Почему-то вспомнилось: года три-четыре назад на одной из восточных строек подобрал Петр Росляков забытую на участке взрывчатку с капсюлем, посовался с ней туда-сюда — не знает, где схоронить, везде опасно для жизни людей. Взял и уволок к себе в клетушку — дали ему отдельную комнатку в торце складского барака, чтоб мог готовиться к экзаменам в институт. Положил он взрывчатку под койку, да так и спал две недели, пока не разыскал хозяев. Влепили тогда и взрывникам за халатность, и Петру по комсомольской линии за легкомыслие.
Горемовцы долго подшучивали над ним:
— Ну, Петя, говори спасибо, что неженатый ты, а то было бы пороху!
«Не-е-т, ничего парень… Зря уж ты… к нему… так-то, Федор…» — засыпая, думал Максим Петрович.
Долго отдыхать в белых постелях не приходилось. Только заснут, только засвистят носами — в палатку вваливаются прибывшие из Шурды шоферы, приглашают разгружать привезенные щиты. Пока разгружают — забрезжит рассвет, берут люди топоры да пилы и опять за работу на целый день.
Как-то в обеденный перерыв Петр Росляков предложил Михаилу Козлову походить по тайге, вокруг вырубки.
— Хоть посмотрим, куда приехали, — сказал он.
Шагать по глубокому снегу на узких лыжах было трудно, и Михаил не раз заикался, что пора возвращаться.
— Иди, иди, лентяй! — покрикивал на него Петр.
Наконец Мишка решительно сел на корягу и заявил:
— Дальше не пойду. Тут ку…ку… куклуксклановцев до черта! — еле выговорил, зажмурившись от усилий.
И указал Петру на три огромные ели, сверху донизу покрытые плотным белым саваном. Лишь на самом конце, под острым наконечником белоснежного колпака, зияли у каждой по две темных глазницы.
Петр свистнул от удивления. Сходство было поразительным!
— Вот сейчас я вам наподдаю! — крикнул он и неуклюже пошел к ним через небольшую поляну. Отстегнул лыжу и со всей силой пнул ногой по стволу. Не удержался и завалился в белую мякоть. Сверху крупными лепехами падал снег.
Петр, хохоча, выбрался из этого плена, протер глаза и увидел, как освобожденная ель медленно шевельнула мохнатыми лапами, стала приподнимать их, стряхивая остатки белого одеяния.
— Вот так! — кричал Петр, на одной лыже перебираясь к следующему дереву. — Лично я церемониться с вами не собираюсь!
Потом увидел на вершине огромного кедра двух больших птиц, поднял лыжу, прицелился и крикнул во все горло.
— Пах! Пах!
Птицы разом снялись с места и тяжело полетели. Вслед за ними с других деревьев поднялись в воздух еще несколько.
— Это косачи, Мишка! — орал Петр. — Тебе видно? Чуешь, куда приехали? Пах! Пах! Пах!
Наконец присел на корягу рядом с Михаилом.
— Какой-то французский ученый или писатель сказал: кто не знает нынешней Сибири, тот не может судить о будущем нашей планеты, — выпалил одним духом. — Улавливаешь?
— Ф-французу, конечно, лучше знать, — серьезно ответил Михаил.
— Мне геологи рассказывали, — продолжал Петр, все еще отдуваясь, тут недалеко озеро есть. Так щуки в нем хватаются за алюминиевые ложки, когда рыбаки моют их после ухи.
— Не врио, — сказал Михаил.
Петр осекся на полуслове, поспешно отвернул рукав полушубка. Черт возьми! Шестой час! А ушли в одиннадцать.
— В конце концов, сегодня воскресенье, — хмуро оправдывался Петр, когда они молча медленно возвращались по взлохмаченной неровной лыжне.
— Другой бы спорил, а я нет, — откликнулся Михаил. — Я твой п-подчиненный.
— Да брось ты! — обиделся на друга Петр. — Нашелся Федор второй!