— А ну-ка, Федор, дай я покатаюсь!
Плотно захлопнул за собой кабину, погудел. У солидного трелевщика оказался неожиданно озорной звонкий голос. Костя внимательно оглядел площадку, на которой задумал совершить свой триумфальный пробег. Спортполе хоть куда: где пни, где кирпичи, где бревна… И все-таки изловчился Костя и довольно ловко провел трелевщик между этими преградами. В конце вырубки развернулся, взрывая снег и землю, и прибыл к месту старта.
Строители хвалили его, Федор хмурился, приезжий водитель потирал руки — при таких способностях местных трактористов сегодня же можно будет отбыть домой.
Костя немного понаслаждался дифирамбами в свой адрес и пошел к МАЗу. Надо кое-что подремонтировать да и отправиться в рейс за щитами. Чего хотел Костя, то доказал: утер нос Мартынюку, который в последнее время ворчит не в меру, придирается то к Петру, то к Михаилу и на других фыркает.
Костя оглянулся. Федор опять уже сидел в кабине трелевщика. Плотно, по-хозяйски. Вполне можно догадаться, что Мартынюк не отступится от новой машины.
Ну и пусть. А Косте разве плохо навещать шурдинскую пельменную, пропускать там рюмочку с мороза? Беседовать с нефтяниками, с газовиками? Дорогу через болото они общими силами подправили, глубокие колдобины закидали сосенками, присыпали щебнем — и ничего, ездить можно.
Костя еще раз оглянулся на алого красавца, которого уже более ловко разворачивал Мартынюк, и поставил точку: МАЗ лучше, на трелевщике далеко не уедешь.
На лесной вырубке стало веселее. В палатках теперь было светло, работала привезенная Петром маленькая передвижная электростанция — «жэска», так называли ее строители. Женщины из головной группы, перебравшись в тайгу, навели свои порядки. Завесили верхние нары цветастыми пологами, заставили мужчин сделать в палатке деревянный тамбур — стало уютнее, теплее. Узнали, что в трех километрах от вырубки есть небольшая речка, и отказались пить растопленный снег. Пришлось пробивать зимник и возить из речки воду в бочке. Потребовали баню. Петр с Костей Плетневым трое суток волокли трактором из Шурды вагончик с котлом, установили его на высоких бревнах, дооборудовали, затопили — побежали женщины в дымную баньку, отмыли, выскребли уляпанные стены, скамейки и вволю напарились. А потом мужчины потянулись в горячий вагончик. Выходили из него веселые, отдохнувшие.
Праздник в тот вечер был в маленьком палаточном поселке. Озорные шутки до поздней ночи летали с верхних нар на нижние и обратно с острой добавочкой — мужчины не оставались в долгу. Даже песни попели в тот легкий вечер, уснули после часу ночи. А в четыре утра прибыли из Шурды машины со щитами. В разогретые постели завалились вздремнуть усталые шоферы.
На вырубке кроме палаток стояли уже несколько четырехквартирных домиков и барак. Максим Петрович с бригадой вставлял рамы, навешивал двери. Ислам Шарипов с подручными торопился, клал печи. А вокруг со скрипом и скрежетом падали деревья, тяжело уступали клочки промерзлой земли под людское жилье.
В один из таких дней на стройку неожиданно приехал Ступин. Вылез из вездехода, огляделся. И со всех сторон вырубки к нему пошли люди с покрасневшими от недосыпания глазами, с натруженными руками, но с ясными улыбками на лицах. В этот миг никто из них не вспомнил, что Ступин далеко не из тех, к кому можно в любой момент подойти с открытой душой и поделиться. Обычно в часы приема люди заходили к нему в кабинет робко и выходили через одну-две минуты, смущенные быстротой его решения, даже если оно было в их пользу: все казалось, что не успели они рассказать начальнику главную суть своей беды. И вместо радости от помощи на душе оставалось чувство неловкости, будто получили они эту помощь незаконно.
Сейчас они шли к нему как к самому близкому человеку. Дикая морозная даль, трудности, с которыми они здесь встретились, преодоление их в нелегкой борьбе — все это было как пропуск для разговора по душам. К тому же с этим человеком пришла самая первая весточка от своих — сейчас узнают, где они там едут, когда прибудут, как там жены, ребятишки… Может, и письма привез…
Ступин мгновенно ощутил всю непривычность такого общения со своими подчиненными и какое-то время стоял, ошеломленный мыслью, что не сможет сообщить никаких особых подробностей — ему и в голову не пришло перед отъездом в Горноуральский трест что-то разузнать в поезде о семьях этих людей.
Он только мог сказать, что все, кажется, здоровы… поезд подолгу стоит на станциях… продвигается медленно… Да, мог бы сообщить, что Клавдия Маклакова все-таки едет, но заводить разговор об этом не хотелось. Несолидно.