Просто…
Хочется другой жизни. Без изнурительной работы и мерзкой повинности. Хочется, по крайней мере, принадлежать одному, а не многим. А время идёт. Скоро я сделаюсь перестарком. И тогда мной вообще никто не заинтересуется.
Чего же ждёт тётушка?
Когда меня первый раз накрывает её воспоминаем, реву от отчаяния. Ненавижу мир и людей, сделавших такое с ней. А после понимаю – со мной. И становится невероятно гадко на себя. Но однажды – после пятого повтора – уже всё равно, как и Айринн.
«Обитель лилией» – приют для девочек-сирот. А если точнее – бордель. И тётушка Мардж – бандурша, сутенёрша и тварь.
Вот я влипла.
Долго валяться не дают. По моим подсчётом, – хотя засекать время, когда у тебя провалы в памяти и лихорадка, непросто – прошло около трёх дней. На четвёртый за мной приходят Агнесс и Люси.
– Хватят лодырничать, Айринн! – кричат они и бесцеремонно стаскивают меня с кровати. – Еду нужно заработать!
Мне бросают вещи – грубое серое платье и передник. Дают ведро, тряпку и швабру.
– За тобой холл, – говорит Агнесс и пространно проводит рукой.
И плевать им, что я с трудом стою, шатаясь, как новорождённый телёнок.
– Давай, одевайся и пошевеливайся. Сегодня гости.
Люси ухмыляется противно, меня накрывает то воспоминание, и к горлу подкатывает тошнота.
Нужно стараться быть незаметной. Максимально. И ещё лучше – невзрачной. И слушаться, слушаться, а то накажут. Наказания, как успела понять, здесь весьма изощрённые.
Холл – ледяной и длинный. Окно-простенок-окно…
И ветер. Унылый, хнычет о чём-то на водосточной трубе… Музыка умирания. С рваным ритмом дождя. И безумным танцем опавшей листвы.
Теперь знаю, Болотная пустошь – Осенняя губерния. Здесь всегда осень… Слякотная. Чавкающая. С болотами на севере и Сумрачным Лесом на юге. Окраинная земля. Дальше – ничего. Осенняя губерния длинная, – видела на карте в каморке, где болела, – тощая, серая, как безысходность. Она полна попрошаек и похожа на них – истощенных и замызганных, с пустыми глазами. Они вереницами ходят по размокшим дорогам и тянут заунывную песнь голода…
…наслаждение непристойно…
Эту истину тётушка вбивает девочкам, как правило, брошенным теми самыми попрошайками, с пупоньку. Линейкой по ладоням. Розгами по ягодицам. Все, что окружает их (нас?) – должно быть некрасиво. Красота – наслаждение, а оно – непристойно.
Пища груба и безвкусна. Одежда мрачна и убога. Чтение – Семь интердиктов Великого Охранителя.
Так думаю, а сама драю полы.
Меня отвлекает грохот и лязг. Дрожу… Вместе с нашей хлипкой «Обителью лилией».
Вижу их в окно. Шагомеры, девушки пугливо шептались о них, когда забирали одежду из комода и думали, что я сплю. Громадные. Сыплются из брюха парового летуна. (Как вообще такое летает?). Они похожи на устриц с ножками. Хлюпая, приземляются в лужи. Дымят трубами. Урчат медной утробой.
Мир скукоживается, я уменьшаюсь до мышонка. Такой гробине раз шагнуть – и поминай как звали. Это даже не страх – паралич воли. Так и стою с открытым ртом. Восхищенно-пораженно-удивленная. А с тряпки льёт ливмя. У ног уже прилично. Да и подол совсем вымок.
Тут их головотуловища, похожие на лягушачьи тельца, открываются вверх, и оттуда вылетают клубы тьмы. Несутся будто прямо на меня, по пути обретая плоть. И плевать, что между нами стена – ей не выстоять.
И только теперь слышу голоса – вокруг носятся, гомонят.
– У-у, слетелись! – возмущается Агнесс. От неё разит потом, она потлива из-за полноты.
Встаю на цыпочки, пытаюсь посмотреть из-за голов. Я низкорослая, папа (милый, дорогой, любящий папа) зовёт меня «метр с кепкой». Кепок не ношу, да ростом побольше, метр пятьдесят семь. Много не разглядеть, даже привстав.
– Интересно, по чью грешную задницу они притащились? – сюсюкает Люси. У неё нет передних зубов. И нос картошкой. – Но как бы там не было, молитесь, девахи, от одних их взглядов – кожа дыбом. Ух!
А вот и тётушка. Явилась не запылилась. Небеса разверзлись. Взлохмаченная. Глаза белёсые и полны ужаса.
– Бегом вниз, построиться. Экзекуторов нам только не хватало. От этих чем откупиться не знаешь. – И тут замечает меня: – А вот тобой, принцесса, и откупимся. Уже почти двадцать один лет – а всё несорванная вишенка! Будет тебе даром хлеб жрать! Хотела продать тебя подороже – ну, видать, не судьба! Пойдешь на корм этим стервятникам.