Боевой Ястреб аккуратно опустил тело на землю.
— Поднимай своих астропатов, пусть вызывают сюда флот, — велел он Ишигу. — Ты неплохо справился, но у нас все же осталось немного работы, и ее нужно доделать быстро. Я желаю обезвредить еще несколько таких мест, чтобы расчистить дорогу для Жиллимана, а потом мы двинемся в глубь скопления. Мы нужны Сангвинию: магистр войны собрал у Беты Гармона больше легио титанов, чем мы предполагали.
Ишигу поклонился.
— А с этим что делать, мой Хан?
Его повелитель задержал взгляд на трупе Ксирокла.
— Похорони его с почестями. Он бился хорошо, и не без утонченности. — Каган обратил взор к небесам, уже рассчитывая, куда отправиться дальше. — А утонченных врагов на этой войне надо ценить.
Иэн Сент-мартин. ЛУЧШИЕ АНГЕЛЫ
Я не знаю, почему и как был избран, мне ведомо лишь то, что выбор пал на меня.
В проходе с устланным округлой мозаикой полом раздаются мои тихие шаги.
Тогда, в те ранние дни вознесения, когда каждый новый вздох помогал осознать, как изменяется моя плоть, я двигался медленнее. И такой темп дарил мне время, чтобы впитать окружающее великолепие.
Стены покрывали шедевры, выполненные в масле, фресках и золоте, каждый из которых идеально перетекал в следующий, еще более невероятный, нежели предыдущий. От одного лишь их вида, от каждой их детали по моей иссеченной рубцами коже бежали мурашки. Любая из этих работ заняла бы почетное место в каком угодно мире, за исключением Терры.
Чудеса окружали меня и в следующем коридоре. Удивительные предметы искусства заполняли собой всю поверхность: стены, пол и потолок над головой. Я легко мог бы забыть, где нахожусь, если бы не вездесущее гудение сердца «Красной слезы».
В конце концов взгляду предстает пункт моего назначения. Перед собой я вижу пару высоких двустворчатых дверей с изящными барельефами из жемчуга, рубинов и золота, изображающих изумительную ангельскую красоту. Эти двери охраняют, застыв подобно статуям, два отборных терминатора легиона. Когда я подхожу ближе, их мускулатура из фибросвязок с ворчанием оживает.
Не звучит ни единого слова, но коридор наполняется звоном скрещенных мечей, преградивших мне путь. Я снимаю капюшон багрового одеяния претендента и открываю воинам лицо, на котором еще отражаются следы былой человечности. Терминаторы быстро изучают меня. До моего слуха, ныне улучшенного, доносятся дробные щелчки, пока стражи говорят с единственным обитателем комнаты за дверьми.
С острым скрежетом стали терминаторы опускают клинки и расступаются предо мной, а двери медленно открываются.
Несколько долгих мгновений я стою на проходе, просто наслаждаясь зрелищем. Я представлял себе обширные покои с высоким расписным потолком и ценными работами несравненной красоты, стоящими на постаментах или аккуратно подвешенными в спокойном жужжании стазис-полей. Однако теперь вижу незамысловатую и скромную студию, мало чем отличающуюся от тех, что можно найти в любом городе любого мира во владениях Империума Людей. Но не от этого я замираю как вкопанный.
В центре комнаты стоит источник божественной крови, текущей в моих венах. Такому созданию место в галерее, среди других шедевров, но тогда они показались бы жалкими подделками. Крылья с белыми, как чистый снег, перьями слегка колышутся. Величественное выражение его лица требует верности или даже поклонения.
Я с трудом сдерживаю желание упасть на колени в присутствии примарха и разрыдаться при одном лишь взгляде на него.
Ангел.
— Здравствуй, сын мой, — произносит Сангвиний. — Я с интересом разглядываю твою работу.
Лишь сейчас я замечаю оборудование, наполняющее студию. Инструменты и верстаки, печь и горн, различные пески и раздробленные минералы — все вместе это способно породить настоящие чудеса.
Как и все прочие неофиты, я занимался множеством самых разных видов творчества. Это входило в наше обучение. Я сочинял сонеты и симфонии, рисовал портреты и сцены из истории Ваала, ваял из глины и камня героев прошлого. Но, как случается с каждым Кровавым Ангелом, один вид искусства взывал ко мне особенно упорно, и для меня им стала работа со стеклом.
По правде говоря, тяга к этому материалу, скорее всего, укоренилась во мне гораздо раньше. Воспоминания о жизни до легиона меркнут с каждым прошедшим днем, стремительно рассыпаясь, но иногда в голове всплывают какие-то фрагменты. Изображение тут, оставшаяся эмоция там.