Вся полнота этой мощи была сконцентрирована в дверях. Справа на медном портике красовалась цифра II, исполненная в старинной манере. Слева точно такой же вход, изготовленный из стали, был отмечен гравированной цифрой XI. Массак узрел эти злополучные символы, и генетически усовершенствованная кровь застыла в его жилах.
— Второй и Одиннадцатый.
Он с трудом вымолвил это. Говорить о них строго воспрещалось эдиктом Самого Повелителя Человечества. Каждый сын каждого легиона, будь то верноподданный или предатель, слышал истории о двойной трагедии этих потерянных колоссов, но правда об их утрате была навеки скрыта и непостижима.
Когда-то Император сотворил двадцать сыновей из аспектов собственной сути, а Рогал Дорн был одним из могущественнейших среди них. Но два примарха были вычеркнуты из почетных списков задолго до мятежа магистра войны: обоих постигла катастрофа настолько ужасная, что лишь немногие ведали о ее истинных масштабах. Йоред мог полагаться только на полуистину и слухи, но, взглянув на лик своего генетического отца, понял, что Дорн хранит мрачные воспоминания об этой трагедии глубоко в своих сердцах.
— Братья мои… — Примарх Массака убрал оружие, направился к дверям и, вытянув обе руки, приложил латные перчатки к металлу. Псайкер нечасто видел, чтобы Кулак что-то делал с такой почтительностью и такой неохотой. — Будь вы сейчас здесь, что бы изменилось? — Дорн задал этот вопрос холодному кислому воздуху, словно позабыв, что Йоред все еще с ним. — Как бы изменился ход этой войны, будь вы с нами? Или с ними? — Он покачал головой. — Хотел бы я знать. — Наконец Дорн убрал ладони с дверей и оглянулся на своего сына-воина. — Интересно, что скажут о них в далеком будущем? Вспомнят ли о них вообще, Массак? А о нас?
Йоред увидел, как напряглись мускулы на квадратной челюсти его повелителя. Похоже, от сказанного примарху самому стало не по себе.
— Что это за место? — с трудом выдавил библиарий. — Сам воздух наполнен псионической силой.
— Это покои моих потерянных родичей, — ответил Дорн. — Как и у всех сыновей моего отца, у меня есть собственное жилище в дворцовых пределах. Наши комнаты используются редко, но их берегут на всякий случай. Те, что принадлежали изменникам, были запечатаны еще в самом начале их предательства… — Он помолчал и, нахмурившись, вновь оглянулся на двери. — Но эти… Они должны быть в другом месте.
Массак ощутил гнетущую неизбежность, когда его память связала псионические следы вокруг них с точкой происхождения. Он вспомнил. Он знал эту телепатическую сигнатуру. Знал, кому она принадлежит.
Много лет назад, во время Улланорского Триумфа, библиарий стоял рядом с автором сего изобретения. И сейчас эта психическая аура была столь же могучей и отчетливой, как тогда, присутствуя в эфире шепотами нездешней мощи.
— Сигиллит, — прошептал Массак. — Его работа. Ловушки, дверь, печати. Мой господин, я вижу это так же ясно, как если бы он вырезал свое имя на стенах!
— Ты прав, — сказал Малкадор, и его мантия зашуршала, когда он вошел в вестибюль из коридора позади них.
Черный железный посох лязгнул о залитые кровью плиты пола. Глаза старца сверкнули жгучей ледяной яростью, и Йоред почувствовал, как невероятное давление разума Сигиллита сокрушает его в своей хватке.
— Тебе не следует быть здесь, Рогал.
— Я знаю это место, — возразил Дорн. — Или нет?.. Воспоминание туманно. Расплывчато. Как такое возможно? — Примарх выкрикнул последнюю фразу, и голос его гулко прогремел. — Мой отец создал нас с идеальной памятью! Мы ничего не забываем! И все же… — Он указал рукой на воздух.
Малкадор перевел взгляд на Массака и кивнул в сторону коридора:
— Оставь нас. Не пристало тебе слышать того, о чем пойдет речь.
Библиарий попытался открыть рот, чтобы возразить, но не сумел. Утратив контроль над телом, пытаясь управлять собственной плотью, но тщетно, он развернулся на каблуках и зашагал прочь по коридору, к далекому свету.
— Как ты смеешь, Сигиллит? — В любое другое время Дорн держался бы благопристойно, не позволил бы себе выставлять напоказ гнев, текущий по его жилам, как расплавленная сталь. Но наедине со стариком в подобном акте официальной учтивости не было нужды. — Мои сыновья — не игрушки, которыми ты вправе забавляться по своей прихоти!
— Нельзя позволить ему вспомнить то, что он здесь увидел. Ради общего блага ему придется все забыть.
Гнев Дорна вспыхнул ярче: