Она осторожно, не сбивая ничей запал, повела свою линию. Они и не поняли, что уже стали оппонентами, когда она сломала весь их наглый и ущербный фронт, якобы силы перед якобы слабостью. А потом уничтожила сам факт человеческой состоятельности тех, кто силой вынужден доказывать свою полноценность. Это требуется в одном случае: когда о состоятельности нет и речи. Когда о человеке нет и речи. Есть только мотив подмены.
– Мне жалко, что я с вами познакомилась, – сказала Настя. – Я теперь буду хуже относиться ко всем людям. Мне жаль вас: вы можете никогда не стать людьми. Но есть одна надежда – это живая и пока не разбуженная совесть. Попробуйте прислушаться к ней – каждый в одиночестве, не в толпе. Попробуйте представить себе, что эта же толпа завтра поймает вас в момент беды. К сожалению, так и будет.
После записи они посмотрели крупные планы – у них все было! Агрессивные, полубезумные лица, затем те же – уже озадаченные, захваченные врасплох. Во взглядах растерянность и даже страх, как всегда бывает с теми, кто внезапно видит себя со стороны глазами человека, разоблачившего их тайну ущербности. Спокойное и печальное лицо мальчика Толи, которому никакие победы не были нужны. Большие глаза Насти: в них было презрение, когда она произнесла слово «жалко». Да, все получилось. Группа аплодировала автору, Светлана ее обнимала.
А на сдаче главный увидел не все это, а Настину затрапезную толстовку. И произнес на ее тему целую речь. Настя была его любимицей, но то ли он был не в духе, то ли на самом деле так раздосадовала эта кофта, но он сказал:
– Я бы зарубил передачу. Просто понимаю, что переснять уже не получится. Но на будущее…
Впрочем, он поставил ее материал на ближайшее лучшее время, назначил повторы. Но ни слова о сути.
Настя выскочила из кабинета, прибежала в туалет и там долго рыдала от обиды и усталости. Когда она умывалась под краном, кто-то ласково сжал ее плечо. Это была Таня Сизова. Теплые карие глаза, нежная, сочувственная улыбка, голос, который коснулся Настиного сердца:
– Я слышала, что наш Циклоп опять выступил сегодня. Расскажи мне, в чем дело.
«Циклоп» – было прозвище главного из-за дефекта одного глаза.
И Настя вдруг начала рассказывать. Все: о мальчике Толе, о тупых преследователях, о голове, вымытой холодной водой, блузке в краске, чертовой толстовке, из-за которой все чуть не пропало. Она продолжала в машине Тани, потом в красивой уютной квартире. Появилась мама, до смешного похожая на Таню, расставила им на столе вкусные вещи, наговорила приятных слов о Настиных передачах. Так неожиданно хорошо закончился трудный для Насти день. А следующий день уже стал качественно другим: в нем появилась Таня, сразу в ранге самой близкой подруги. Это оказалось так просто: у Насти не было вообще никаких подруг.
Таня влетела теплым ветром в ее кабинет. В руках у нее был букетик подснежников.
– Привет, Настена. Там восторг, а не погода. У тебя есть кофеварка? Я пирожные привезла из одной очень модной и стильной лавки. Там все повара и кондитеры из Италии. По-русски ни бум-бум. Но меня понимают, хотя я не знаю итальянского. Эти пирожные из клубники, которая вчера еще была на грядках под Римом, со сметаной, которая позавчера была молоком в корове.
Настя сначала растерялась: в это время она впадала в работу, и никто не решался ее отвлекать. Потом рассмеялась.
Таня сварила кофе, пирожные оказались сбывшейся мечтой. А легкий женский разговор посреди жестокого рабочего ритма вдруг показался Насте слаще пирожных.
– Слушай, Настя, – вдруг серьезно сказала Таня. – Я о Циклопе. Посмотрела твою передачу. Это блеск, ты прекрасна, убедительна, но кофта – это что-то страшное. Без обид. Это мне обидно: у тебя такое прелестное лицо, такая хорошая фигура, но как ты одета? Куда смотрят бабы из твоей группы? Короче, жди. Я к вечеру привезу кое-что, мы прямо тут и выберем. Тебе понравится – я ручаюсь. Я вообще почти не ошибаюсь. По деньгам разберемся, это люди, которые могут ждать. Мои друзья и настоящие дизайнеры.
Как-то стремительно у Насти поменялся гардероб, появилась новая дорогая косметика. Во время сдачи одной из передач Циклоп вдруг произнес:
– Что-то случилось у нас с Волошиной. Влюбилась, что ли. Смотрится, как американская звезда, даже не французская.
А Таня продолжала раздвигать строго ограниченный круг Настиной жизни.
– Ты любишь кино? – однажды спросила она.
– Конечно. Но сто лет ничего не смотрела. То, что показывают по телевизору, кажется ужасным, в кинотеатр не поеду, да и не знаю, что сейчас смотреть. Не слежу.
– Я слежу, – сказала Таня. – Более того, я знаю эту кухню до мелочей. Как одни и те же наглые, бездарные дельцы захватили бюджет кино, всех опутали связями с чиновниками от культуры, которые в доле. Короче, талантливые режиссеры не пропали, иногда им даже удается что-то снять, но в этом случае им с легкостью перекрывают прокатную судьбу. Это люди, которые ничего не покупают. Газеты в том числе. У меня к тебе предложение. Давай съездим на один закрытый просмотр. Режиссер – гений. Они все против него. Картину еще никто не видел, а все продажные критики уже написали провальные рецензии. Я просто хочу, чтобы ты посмотрела: у тебя такое чутье. Если понравится, может, сама захочешь написать небольшую рецензию. У тебя имя, дадим в хорошей газете с фото. У тебя такой удивительный, прекрасный стиль. Это будет необычно: ты никак не связана с кодлой заказных критиков. Вроде бы просто зритель, но какой…