Ледяная ярость ползет по моему телу, и мой ум фокусируется, сосредоточившись исключительно на предстоящей задаче. Мне нужно оторвать его голову за то, что прикоснулся к моей собственности.
Я закрываю один глаз, вытягиваю руку и прицеливаюсь в его чертову башку. Зи замечает движение и дергает Эви перед собой, приставляя нож к ее горлу. Она плачет, когда он прижимает ее к себе, а затем ее глаза находят меня. Она выглядит такой разбитой и поверженной, что я не могу не задаться вопросом, что он успел с ней сделать.
— Ах, Эзра, — он кривит губы в ухмылке. — Я так и знал, у меня появилось чувство, что ты можешь появиться. Ты, похоже, привязан к моей сестричке.
Мой взгляд снова находит Эви, и она закрывает глаза, отворачиваясь от Зи, насколько это возможно. Брат? Зи ее брат?
— Я думал, будет справедливо забрать что-то, принадлежащее тебе. Я вижу, как ты был занят, пытаясь поиметь мой бизнес. О, но Эвелин была моей задолго до тебя, — он смеется, тиская ее грудь. Меня поглощает ярость. — О, она не рассказывала обо мне? Это не приятно, Эвелин. В конце концов, мы были так близки, когда были моложе, — он прижимает губы к ее лицу, прежде чем лизнуть щеку. Она дрожит, прикасаясь шеей к ножу, пытаясь уйти от прикосновения. — Представь нас друг другу, как подобает, Эвелин.
— Это Захария, — задыхается она, и я вижу, как в ее кожу врезается кончик лезвия.
— Нет, нет, нет, я сказал «как подобает». Так, как тебя учили.
— Эзра, — всхлипывая, она произносит мое имя, словно это гребаная молитва, — это мой брат, Захария.
И когда его имя срывается с ее губ, я вдруг вспоминаю все, что она когда-либо говорила, каждое бессвязно-сумасшедшее слово, всю ее религиозную хрень, ее ненависть к самой себе. Захария — вот с кем она выросла, Захария — ее брат. Зи — это он сломал Эви.
Ты не понимаешь. Я — шлюха и всегда была ею. Я всегда поддавалась соблазнам, даже и не пыталась им сопротивляться.
Бог избрал Захарию. Это была моя вина, что он заблудился. Он был прав, и все знали, что я заставила его согрешить. Он наказывал меня, чтобы я была прощена, но я ненавижу его за это.
Бог любит грешников, но он ненавидит грех, а я — грех, Эзра. Я греховна, так что даже Господь не может меня любить.
— Я тебя прикончу, — мой голос звучит спокойно, без эмоций, хотя тело горит от ярости.
— Ты не можешь меня убить, Эзра, — смеется он. — Помнишь? Конечно, если ты не собираешься в тюрьму за все свои грязные делишки. — Развратница, — шипит он ей на ухо. Его рука нащупывает ее грудь, и мне приходится прикусить внутреннюю часть щеки, чтобы успокоиться, — шлюха.
Эви рыдает, и я вижу, как стыд искажает ее лицо.
— Я шлюха, я грязная шлюха, — кричит она. Ее глаза смотрят на меня сквозь слезы, заставляя меня замереть на месте. — И поэтому ты не можешь любить меня, я не могу спастись, я — воплощение греха, но и он — грех, убей нас обоих. Она переводит дыхание. — Освободи меня, Эзра, позволь мне получить отпущение.
Зи рычит, дергая ее за волосы и заставляя запрокинуть голову, прижимая лезвие к идеальной коже.
— Пожалуйста, Боже, прости меня, — умоляет она.
Я наблюдаю за каплей крови. Когда мой взгляд поднимается к ее лицу, что-то внутри меня ломается, настежь распахнувшись в самой глубине. Я представляю, как он перерезает ей горло, проливая кровь на холодный каменный пол церкви, которую она так любит, и острая боль пронзает мою грудь. Возможно, он превратил ее в монстра, но это я ее сломал, это я ею владел, и только я один имею право пролить ее кровь.
— Я говорил тебе, Эви, — прицеливаюсь и стреляю, — я — единственный Бог, в котором ты нуждаешься.
Звук выстрела отражается от стен церкви, и все застилает кровью.
Глава 43
Эви
Звук выстрела эхом отражается от стен собора, отдаваясь ударом позади меня. Боль взрывается в моем плече, обжигая и разрывая его. Я не могу дышать. Падаю вниз, не удерживав тело, упираясь ладонями и коленями в пол, сердце колотится в груди. Теплая кровь течет из раны и оставляет пятна на полу. Он попал в меня!
Захария стонет. Я оглядываюсь назад и вижу, как он лежит, извиваясь от боли. Как он хватается за грудь, между его пальцев пузырится кровь. Эзра приседает передо мной и обхватывает мой подбородок.
— Эви, — он берет меня за подбородок. — Сосредоточься, смотри на меня.
— Ты выстрелил в меня … — я, задыхаясь, смотрю на него сквозь слезы.
Прищуриваясь, он ухмыляется: — Я всегда говорил, что заставлю тебя истекать кровью, маленькая убийца. Он подходит к алтарю, хватает алтарную ткань и прижимает ее к ране.
— Держи крепко, — говорит он, прежде чем снять рубашку и прикрыть мое обнаженное тело. От ткани исходит тепло его тела. Он мягко скользит руками по рукавам, и мне интересно, почему он это делает. Он должен был убить меня, освободить, но он меня спас. У меня перехватывает дыхание при мысли об этом, и все, что я чувствую, — это аромат его одеколона «Bleu de Chanel». И я улыбаюсь, потому что принадлежу ему.
Я оглянулась через плечо и посмотрела на Захарию. Звук, напоминающий бульканье воды, эхом отражается от стен, пока из его горла вытекает кровь. Я должна что-то почувствовать. Облегчение, удовлетворение — хоть что-нибудь. Но когда я смотрю на него, наблюдая, как он изо всех сил пытается сделать последний вдох, я ощущаю лишь отвращение и гнев.
— Я ненавижу тебя! — я пытаюсь встать, но ноги не слушаются. — Я ненавижу тебя! — я подползаю на коленях к нему, мое плечо пронзает болью. Отбрасываю кусок ткани и хватаю нож, который он уронил рядом. Моя грудь вздымается, сердце бьется у самого горла. Вот и настал мой момент, когда все грехи исчезнут. Так и приходит отпущение. Через кровь. Через кровь человека, который сломал меня, когда я не хотела этого, в то время как мужчина, который владел мной, когда мне это было нужно, стоит надо мной, как пастух.
Я склонилась к уху Захарии, и мой взгляд сосредоточился на пульсе, едва бьющемся в его шее.
— Ты — грех, — шепчу я, и одним быстрым движением перерезаю ему горло. Я наблюдаю, как кровь вытекает из раны, и бросаю нож, потому что этого недостаточно. Я обхватываю руками его горло, мои пальцы скользят от крови, когда я его начинаю его душить. Взглянув на его налитые кровью глаза, я вижу страх, и это заставляет меня улыбаться.
— Ты ошибаешься, — говорю я. — Я не шлюха, и ты никогда не получишь прощение.
Его глаза стекленеют и закатываются. И в этот момент я понимаю, что свободна. Маленький демон внутри меня засыпает навсегда и исчезает.
Я поднимаюсь с Захарии и сажусь рядом, рассматривая испачканные в крови руки.
Когда я поднимаю глаза, я вижу, что Эзра стоит, прислонившись к кафедре, скрестив ноги, и курит.
— Чувствуешь себя лучше?
— Здесь нельзя курить, Эзра.
Он выдыхает облако дыма, надменная улыбка появляется у него на губах.
— На алтаре лежит мертвое тело, убитый священник в исповедальне, не говоря уже о моей мертвой собаке, — он морщится, и на его бесстрастном лице на долю секунды мелькает скорбь.
Я перевожу взгляд к передней части храма, и сердце уходит в пятки. Мне удается встать, и, держась за край скамьи, я бреду к входу. Я падаю на колени рядом со своим четвероногим другом, провожу рукой по окровавленному меху.
— Прости, — шепчу я. Затаскиваю его к себе на колени, обнимаю и кладу подбородок на его холодную голову. Рука Эзры опускается на мое плечо, но я не двигаюсь.
— Он пытался спасти меня, Эзра. — Слезы текут из глаз, а в груди потяжелело от боли.
— Тогда он выполнил свою работу, — говорит он пренебрежительно, наклонившись над телом Дэйва. Я знаю, что он расстроен, но никогда не покажет этого. Я чувствую его горе. Он любил Дэйва, хотя и уверен, что не может любить.
Он протягивает мне телефон, прежде чем наклониться и взять тело Дэйва из моих рук.