— Нет, — доктор покачал головой, — нет.
— Ты только взгляни на него и скажи, что делать, — умолял Джин. — Он без сознания, Форрест. Не узнает тебя. И ты его не узнаешь. Его мать совсем помешалась от горя.
— Его мать во власти животного инстинкта. — Доктор вынул из бокового кармана фляжку с виски пополам с водой и отхлебнул. — Мы оба с тобой хорошо знаем: его следовало утопить в тот самый день, когда он родился.
Джина передернуло.
— Да, человек он скверный, — через силу выдавил он. — Но если бы ты видел, какой он там лежит…
Виски горячо разливалось по телу, и доктора вдруг потянуло действовать, не преодолеть самого себя, а так, сделать жест, гальванизировать дряхлеющую волю.
— Ладно, — сказал он. — Я посмотрю его, но спасать не буду. Такие, как он, недостойны жить. Но даже смерть его не может искупить то, что он сделал с Мэри Деккер.
Джин сжал губы.
— Форрест, а ты в этом уверен?
— Уверен?! — воскликнул доктор. — Конечно уверен. Она умерла голодной смертью. Дай бог, если она за неделю выпила несколько чашек кофе. Видел бы ты ее туфли: прошла пешком столько миль.
— Доктор Берер говорит…
— Что он может знать? Я делал вскрытие, когда ее нашли на Бирмингемском шоссе. Она была крайне истощена, и больше ничего. Этот… этот… — голос его задрожал и прервался от волнения, — этот ваш Пинки потешился и выгнал ее, и она побрела домой. Я очень рад, что его самого привезли домой полумертвого.
Говоря это, доктор с остервенением нажал на газ, машина рванулась и через минуту уже тормозила у дома Джина.
Это был крепкий дощатый дом на кирпичном фундаменте, с ухоженным зеленым газоном, отгороженным от двора, лучше других домов Бендинга и окрестных селений; но быт его хозяев мало чем отличался от быта соседей. Последние дома плантаторов в этой части Алабамы давно исчезли, их горделивые колонны не устояли перед бедностью, дождями, тлением.
Роза, жена Джина, ждавшая их на веранде, встала с качалки.
— Здравствуй, Форрест, — сказала она, нервничая и пряча глаза. — Давно ты у нас не был.
— Здравствуй, Роза, — ответил доктор, поймав на миг ее взгляд. — Привет, Эдит. Привет, Юджин, — обращаясь к малышам, стоявшим позади матери. — Привет, Бэч, — девятнадцатилетнему парню, появившемуся из-за угла дома: он тащил в обнимку большой белый камень.
— Хотим обнести палисадник каменной стенкой. Вид будет поаккуратнее, — объяснил Джин.
Все они еще испытывали почтение к доктору. Они порицали его за глаза, потому что не могли больше хвастаться своим знаменитым родичем: «Да, сэр, один из лучших хирургов в Монтгомери». Но при нем остались ученость и слава первоклассного хирурга, каким он был, покуда не совершил профессионального самоубийства, разочаровавшись в человечестве и пристрастившись к спиртному. Два года назад он вернулся в Бендинг, купил половину пая у владельца местной аптеки; лицензии врача его не лишили, но оперировал он только в случае крайней необходимости.
— Роза, — сказал Джин, — доктор обещал посмотреть Пинки.
Пинки Джанни лежал в затемненной комнате, обросший, с побелевшими искривленными губами. Доктор снял с головы повязку, Пинки задышал со стоном, но его вздутое безжизненное тело не шевельнулось. Доктор осмотрел рану, опять наложил повязку и вместе с Джином и Розой вернулся на веранду.
— Берер не взялся оперировать?
— Нет.
— Почему не сделали операцию в Бирмингеме?
— Не знаю.
— Гм… — Доктор надел шляпу. — Пулю необходимо извлечь, и как можно скорее. Она давит на сонную артерию. Это… во всяком случае, с таким пульсом везти никуда нельзя.
— Что же делать? — тяжело выдохнул Джин, и несколько секунд все молчали.
— Попросите еще раз Берера. Может, передумает. Или привезите врача из Монтгомери. Шансов мало — но операция может спасти его. Без операции — конец.
— К кому обратиться в Монтгомери?
— Эту операцию может сделать любой хороший хирург. Даже Берер, если бы он не был таким трусом.
Роза Джанни вдруг вплотную подошла к нему, глаза ее горели звериной материнской страстью. Она схватила доктора за лацкан пиджака:
— Ты сделаешь операцию. Ты можешь. Ты был такой хороший хирург. Лучше всех. Прошу тебя, Форрест!
Доктор отступил назад, стряхнув ее руки, а свои вытянул перед собой.