— Платиновое кольцо с тремя бриллиантами средней величины стоимостью около семисот долларов. Бриллианты как раз дорожали.
— Дешевое позолоченное колечко с инициалами «О. С.» и выгравированной изнутри датой: 03, — наверное, сделали в школе всему классу. Стоимость — несколько долларов. Продать невозможно.
— Коробочка, обитая красной тканью, с двумя вставными челюстями.
— Серебряные часы.
— Золотая цепочка, гораздо дороже самих часов.
— Пустая коробочка из-под кольца.
— Китайский божок из слоновой кости — наверное, настольное украшение.
— Доллар шестьдесят два цента мелочью.
Деньги он засунул под подушку, а все остальное — вглубь армейского сапога; поверх запихал носок. А потом целых два часа мозг его несся, подобно мощному паровозу, пробегая вперед и вспять по жизни, через прошлое и будущее, смех и страх. Со смутной неуместной мыслью: хорошо бы я был женат — около половины шестого он провалился в сон.
Хотя в газетном отчете об ограблении вставные челюсти упомянуты не были, его они сильно мучили. Мысль о человеке, который пробуждается на студеном рассвете и безуспешно пытается их нашарить, о размягченном беззубом завтраке, о странном глуховатом, пришепетывающем голосе, который раздается в телефоне в полицейском участке, об угрюмом, унылом визите к дантисту вызвала в нем сильнейшую, почти отцовскую жалость.
Пытаясь определить, кому челюсти принадлежат, мужчине или женщине, он аккуратно вынул их из коробки и поднес ко рту. Подвигал, примериваясь, своими челюстями; промерил пальцем, но так и не пришел ни к какому выводу: они могли принадлежать большеротой женщине или мужчине с маленьким ртом.
Поддавшись человеколюбивому порыву, он завернул челюсти в клочок оберточной бумаги, взятой со дна армейского чемодана, взял карандаш и корявыми буквами вывел на пакетике: «ВСТАВНЫЕ ЧЕЛЮСТИ». А на следующую ночь пошел на Филмор-стрит и метнул пакетик на лужайку, поближе к двери. Уже утром газеты сообщили, что у полиции появилась зацепка: им известно, что преступник по-прежнему в городе. Впрочем, что именно за зацепка, не сообщалось.
К концу месяца «Бандюга Билл из Серебряного района» превратился в обиходную страшилку, которой няньки запугивали детей. Ему приписывали пять ограблений, и хотя Далиримпл совершил всего три, он считал, что численный перевес в любом случае на его стороне, и присвоил этот почетный титул. Один раз его заметили — «огромная одутловатая фигура, а морда такая злобная, что хуже некуда». Миссис Генри Коулмен, разбуженная в два часа утра попавшим ей в глаза светом карманного фонарика, не сумела, понятное дело, признать Брайана Далиримпла, которому на прошлое Четвертое июля махала флажком и про которого высказалась так: «А на вид вовсе и не сорвиголова, верно?»
Накалив свое воображение добела, Далиримпл умудрялся окружать свои подвиги и свободу от сомнений и угрызений совести ореолом славы — но стоило мыслям вырваться из крепкой брони, на него накатывали непрошеные страхи и угнетенность духа. Тогда, дабы восстановить собственную уверенность, приходилось повторять всю мыслительную цепочку от начала до конца. Он пришел к выводу, что в целом будет проще, если он перестанет считать себя бунтарем. Проще было считать всех остальных дураками.
Его отношение к мистеру Мейси в корне переменилось. В присутствии того он больше не испытывал ни смутной враждебности, ни чувства неполноценности. По завершении четвертого месяца работы в магазине он проникся чуть не братскими чувствами к своему нанимателю. У него было расплывчатое, но устойчивое убеждение, что в глубине души мистер Мейси его понял и простил. За свое будущее он больше не тревожился. План его состоял в том, чтобы набрать несколько тысяч долларов и смыться — на Восточное побережье, или обратно во Францию, или в Южную Америку. Раз десять за последние два месяца он уже было бросил работу, однако его удерживал страх того, что его финансовая состоятельность может в этом случае привлечь ненужное внимание. А потому он продолжал трудиться, испытывая теперь не безразличие, а презрительное удовольствие.
А потом, с ошеломительной внезапностью, грянуло событие, которое переменило все его планы и положило конец грабежам.
Однажды, в середине дня, мистер Мейси послал за ним и, изо всех сил демонстрируя жизнерадостность и таинственность, осведомился, не свободен ли он нынче вечером. Если свободен, не зайдет ли он в восемь вечера к мистеру Альфреду Фрейзеру. Изумление Далиримпла мешалось с неуверенностью. Он все гадал про себя, не значит ли это, что нужно первым же поездом смываться из города. Однако, поразмыслив час, он пришел к выводу, что страхи его безосновательны, и в восемь вечера явился в просторный особняк Фрейзера на Филмор-авеню.