Два дня спустя доктор медленно ехал в своем автомобиле по скорбно притихшей земле. После той первой безумной ночи он больше не оперировал в больнице, чувствуя, что он, аптекарь, будет вызывать недоумение у коллег. И он помогал Красному Кресту, вывозил пострадавших из района бедствия в соседние городки; работы было и здесь хоть отбавляй.
Путь дьявола был хорошо виден. Он двигался в своих семимильных сапогах не прямо, метался по полям, напропалую шагал через лес, иногда, сменив гнев на милость, выходил на дорогу и мчался по ней до первого поворота, а там опять пускался во все тяжкие. Кое-где его путь отмечало поле хлопчатника — по виду в полном цвету, на самом же деле усеянное клочьями ваты из сотен одеял и матрасов, возвращенной сюда ураганом.
У груды бревен, которые были недавно негритянским домишком, доктор на минуту остановился послушать разговор двух репортеров с двумя оробевшими негритятами. Старая бабка с перевязанной головой сидела в качалке посреди развалин, что-то жевала беззубым ртом и без остановки качалась.
— Через какую же реку вас перенесло ураганом? — спросил один репортер.
— Через эту.
— Эту?!
Малыши поглядели на бабушку, ища подмоги.
— Эту самую, за вашей спиной, — сказала старуха.
Газетчики с презрением взглянули на грязный ручей шириной в четыре ярда:
— И это река?!
— Река Менада. Она называлась так, еще когда я девчонкой была. Да, сэр, река Менада. Этих мальчишек перенесло через нее и опустило на том берегу, и у них даже синяков нет. А на меня вот упала печь, — закончила старуха и пощупала голову.
— Только и всего? — возмутился репортер помоложе. — Перенесло через эту речонку! А сто двадцать миллионов людей, введенных в заблуждение, считают…
— Да, да, ребята, — вмешался доктор Джанни. — Для наших мест это настоящая, очень хорошая река. А мальчишки вырастут, и она станет шире.
Он бросил старухе монету и поехал дальше.
Проезжая мимо деревенской церкви, он остановился и посчитал свежие бурые холмики, пятнавшие зеленое кладбище. Он приближался к эпицентру бедствия. Здесь стоял дом Хауденов, где погибло трое; на его месте осталась груда обломков, длинная печная труба и уцелевшее по иронии судьбы пугало на огороде. Через дорогу среди руин важно расхаживал по крышке пианино горластый петух, карауля свое имущество: чемоданы, сапоги, консервные банки, книги, календари, циновки, стулья, оконные рамы, помятый репродуктор, безногую швейную машину. И всюду одеяла, матрасы, подушки, покореженные пружины, — он никогда раньше не задумывался, как много времени человек проводит в постели. Там и здесь на лугу опять пасутся коровы, лошади, многие в рыжих пятнах йода. На некотором расстоянии друг от друга разбиты палатки Красного Креста. Возле одной доктор заметил Элен Кирлайн, сидит со своим серым котенком на руках. Знакомая картина — груда бревен, точно постройка из кубиков, разрушенная закапризничавшим ребенком, — поведала доктору о происшедшей здесь трагедии. Сердце у него сжалось.
— Здравствуй, малышка, — сказал доктор ласково. — Понравился твоей киске торнадо?
— Нет, не понравился.
— Что она делала?
— Мяукала.
— А-а.
— Она хотела убежать, а я как навалюсь на нее. Она даже меня поцарапала.
Доктор взглянул на палатку Красного Креста:
— Кто сейчас за тобой смотрит?
— Женщина из Красного Креста и миссис Уэллс, — ответила девочка. — Папу моего ранило. Он заслонил меня своим телом, а я — котенка. Папу увезли в Бирмингем, в больницу. Он скоро вернется и построит нам новый дом.
Жалость захлестнула доктора. Он знал — отец Элен не построит больше ни одного дома. Этим утром он умер. Девочка осталась одна и не ведала этого. Над ней, вокруг нее простиралась вселенная — черная, холодная, равнодушная. Она подняла милое доброе личико и доверчиво поглядела на доктора.
— У тебя есть еще какая-нибудь родня? — спросил он.
— Не знаю.
— Зато у тебя есть киска.
— Но ведь это всего-навсего котенок, — возразила девочка и, устыдившись собственного предательства, покрепче прижала к себе свое сокровище.
— Трудно, наверное, растить котенка?
— Очень легко, — поспешила ответить девочка. — С ним никаких хлопот. Он совсем мало ест.
Доктор сунул руку в карман, но, передумав, сказал:
— Знаешь, малышка, я на обратном пути заеду сюда, и мы с тобой все обсудим. Смотри ухаживай за киской получше.