Алекс с шипением вздохнул.
– Саксофон.
– Саксофон, – повторила я.
– Ага. Мне… Я ненавижу звук саксофона. Если в песне есть саксофон – все, тут уже ничем не поможешь.
– Нужно предупредить Кенни Джи.
– Назови хоть одну песню, которую саксофон сделал лучше, – предложил Алекс.
– Погоди, мне нужно свериться с блокнотом, где я записываю все песни, в которых наличествует саксофон.
– Ни одной, – провозгласил Алекс.
– Уверена, на вечеринках с тобой очень весело.
– Нормально со мной на вечеринках.
– Вот только на концерты подростковых групп с тобой лучше не ходить.
Он бросил на меня косой взгляд.
– Ты действительно такая поборница саксофонов?
– Нет, но мне нравится ее изображать. Ты ведь еще не закончил? Что еще ты ненавидишь?
– Ничего, – ответил он. – Только рождественские песни и саксофоны. И каверы.
– Ковры? – не поняла я. – Это которые на полу лежат?
– Каверы песен, – терпеливо объяснил Алекс, и я расхохоталась.
– Ты ненавидишь каверы песен?
– Категорически не переношу, – подтвердил он.
– Алекс. Это все равно что сказать «я ненавижу овощи». Слишком расплывчато. Это полная бессмыслица.
– Вовсе нет, – настаивал он. – Смотри – если это хороший кавер, который придерживается оригинальной аранжировки песни, то, типа, зачем? А если это плохой кавер, который вообще ничем не похож на оригинал, – то, типа, какого вообще черта?
– О господи, – выдохнула я. – Да ты прямо как ворчливый старик.
Алекс нахмурился еще сильнее.
– А тебе, значит, все на свете нравится?
– По большей части, – согласилась я. – Да, я склонна любить окружающий мир.
– У меня тоже есть вещи, которые мне нравятся.
– Например? Модельки поездов и биография Авраама Линкольна? – предположила я.
– Меня определенно не привлекает ни то, ни другое. А что, ты ненавидишь поезда и Линкольна?
– Я же сказала. Мне почти все нравится. Меня очень легко порадовать.
– То есть?
– То есть… – Я недолго раздумывала над вопросом. – Вот например – когда я была маленькая, мы с Паркером и Принсом – это мои братья – садились на велосипеды и ехали в кинотеатр, даже не проверив, что сегодня будут показывать.
– Твоего брата зовут Принс? – спросил Алекс, подняв брови.
– Смысл истории был не в этом.
– Это его прозвище?
– Нет, – ответила я. – Он был назван в честь Принса. Моя мама – большой фанат «Пурпурного дождя».
– А в честь кого назван Паркер?
– Никого. Им просто нравится это имя. Но повторяю, ты упустил главный смысл.
– Все ваши имена начинаются с буквы «П», – продолжал мысль Алекс. – А как зовут твоих родителей?
– Ванда и Джимми, – ответила я.
– Значит, их зовут не на букву «П», – заключил Алекс.
– Нет, их зовут не на букву «П», – подтвердила я. – Просто одного ребенка они назвали Принсом, а другого – Паркером, а потом, полагаю, решили не отступать от тематики. И я снова говорю – ты упустил весь смысл!
– Прости. Продолжай, пожалуйста.
– Так вот, мы приезжали в кино, покупали билеты на ближайший сеанс и все шли смотреть какой-нибудь свой фильм.
Алекс снова нахмурился.
– Это еще зачем?
– Это тоже не главная суть истории.
– Ну а я не собираюсь оставаться в неизвестности, зачем ты смотрела фильм, который тебе даже не был интересен, да еще и в одиночку.
Я выдохнула.
– Это была такая игра.
– Игра?
– Прыжок через акулу, – торопливо объяснила я. – По факту это была обычная игра «Две правды и одна ложь», только мы описывали сюжет фильма. И если в фильме присутствовал так называемый «прыжок через акулу» – это когда сюжет принимает абсолютно неправдоподобный, смехотворный поворот, – то ты должен был в точности его описать. Но если в фильме такого нет, то ты должен был его выдумать. Потом мы угадывали, реальный ли это был сюжет или выдуманный, и если рассказчик выдумал сюжет, и ты об этом догадался, то ты получал пять баксов.
Вообще это была фишка моих братьев. Меня они просто брали за компанию.
Алекс молча смотрел на меня, и мои щеки покраснели. Я не знала, зачем я вообще рассказала ему об этой игре. Это вроде как семейная традиция Райтов, и я обычно не рассказывала о ней другим людям, чтобы избежать неловких вопросов. Наверное, для меня это не являлось чем-то личном, так что меня не слишком беспокоила перспектива того, что Алекс Нильсен будет тупо смотреть на меня немигающим взглядом или вовсе скажет, что любимая игра моих братьев – безнадежно идиотская затея.
– В общем, – продолжила я. – Смысл не в этом. Смысл вот в чем: я в этой игре была ужасающе плоха, потому что мне обычно все нравится. Если в фильме показывают, как шпион в идеально подогнанном костюме балансирует на двух несущихся по морю катерах, попутно отстреливаясь от злодеев, – я с удовольствием на это посмотрю.