– Либо под наркотой, либо пьяные. Фу, пойдем отсюда!
Мы пробыли с отцом в полицейском участке вокзала примерно десять минут. Чтобы нас довольно немилостиво отпустили, пришлось открыть чемодан, еще раз дать объяснения и заплатить пятьдесят евро в вокзальную кассу.
Я вся кипела. Отец продемонстрировал им свой номер «я плохо слышу, мне трудно ходить, и я совершенно оторванный от жизни островной житель», он якобы вообще ничего не понял, ему так неприятно. Еще и дочка внезапно исчезла, и это не в первый раз. Я волокла за собой чемодан так, будто он был на колесиках, что производило адский грохот. Отец бросил на меня осторожный взгляд.
– Но это… в самом деле…
– Папа, если ты скажешь еще хоть слово, я просто брошу тебя здесь вместе с твоим дурацким чемоданом!
Следующие несколько минут отец действительно молчал, если не считать фразы «А с местами для парковки здесь неплохо», которую я проигнорировала, потому что в это время запихивала чемодан в багажник, а потом хлопнула дверцей громче, чем нужно. Папа вздрогнул, что пошло мне на пользу.
Мы сели в машину. Заводя мотор, я, не глядя на отца, сказала:
– А теперь мы едем к Доротее.
Ответить мне папа, очевидно, не рискнул.
Датчик внешней температуры показывал двадцать пять градусов, небо сияло голубизной, погода стояла самая что ни на есть отпускная. А папа с дочкой сидели в машине в злобном молчании. Я искоса бросила на отца осторожный взгляд. Никто не сумел бы лучше его принять такой подавленный вид. Он вертел в руках свою кепку, молния ветровки была застегнута до самого верха, на лбу блестели капли пота. И мне опять стало его жалко. Каждый раз одно и то же. Он ведет себя невыносимо, я злюсь, а в итоге чувствую себя виноватой. И всегда делаю первый шаг.
– Тепло, правда? Почему ты не снял куртку?
Он ответил мне ясным взглядом.
– У нас было слишком мало времени. Я потерплю.
Через несколько метров у обочины нашлось свободное место для парковки. Я припарковалась и заглушила мотор. Папа оглянулся.
– Здесь живет Доротея? Местечко так себе.
– Она здесь не живет. Я остановилась, чтобы ты мог снять куртку.
Он посмотрел на меня сияющими глазами:
– Это так мило!
Пока он отстегивал ремень безопасности, выбирался из машины, снимал куртку, аккуратно укладывал ее на заднее сиденье, снова усаживался и пристегивал ремень, я решила больше не вспоминать эпизод с чемоданом.
Отец облегченно вытер лоб.
– Да, так лучше. Однако очень тепло. Думаю, это оттого, что город загазован. Вся эта жара. На Зюльте полицейские не ходят в черном. Они вообще мне не нравятся, слишком уж грозные на вид.
Я поискала какой-нибудь радиоканал и сделала звук погромче.
Доротея закрывала свою машину, когда мы въехали на парковку перед ее домом. Она с улыбкой пошла нам навстречу.
– Вот и вы наконец! Я ждала вас полчаса назад. Неужели поезд опоздал?
Она обняла сначала моего отца, потом меня. Через ее плечо я бросила на отца предостерегающий взгляд. Он успокаивающе кивнул:
– Разумеется, поезд опоздал, но недостаточно, чтобы получить талон на компенсацию, да я бы все равно не смог им воспользоваться, а потом нас…
Я перебила:
– Ну вот, сейчас выпьем кофе и погрузим вещи. Мы поедем на машине Доротеи, у нее багажник больше. И нам вскоре пора выезжать, иначе мы опоздаем на паром.
Доротея переводила взгляд с отца на меня и обратно.
– Кофе готов. Скажи, пожалуйста, Хайнц, тебе нужно поесть горячего или достаточно пирога?
– Я перехватил на вокзале булочку с сосиской, там еще был такой спектакль…
– Пойдем, папа, – подтолкнула я его к дому. – Давай сначала выпьем кофе.
Спустя полчаса Доротея уже в который раз утирала слезы от смеха, но безрезультатно, потому что стоило ей только взглянуть на меня, как она прыскала снова. Связно говорить она не могла.
– Ах, Хайнц, у меня так и стоит перед глазами эта картина: Кристина, окруженная черными полицейскими, под дулом автоматов. И свора лающих овчарок. И ее физиономия. И ты, спокойно жующий хот-дог. Я сейчас лопну от смеха!
Она прямо-таки сгибалась пополам. Хайнц-Иуда тоже смеялся. Мне лично эта история, рассказанная в десятый раз, уже не казалась смешной. Впрочем, в первый раз тоже. Я встала.
– Они были без автоматов, без собак, и вообще нам пора двигаться, если мы хотим попасть на паром. Давайте закроем на этом тему.
Доротея хихикнула. А отец сказал ей:
– Она очень славная, но иногда любит подпортить музыку.
Я заставила себя промолчать.
Вскоре я уже открывала дверцу багажника «комби» Доротеи на парковке у дома. Перед машиной стояли четыре огромных дорожных сумки, три больших матерчатых кошелки, корзина с едой и чемодан-инвалид. И рядом Доротея с моим отцом. По их виду нельзя было сказать, что они вообще собираются дотрагиваться до вещей. Я посмотрела на них: