Коле казалось, что он её уже видел, когда торчал у входа с томиками Дюма в ожидании подходящего клиента. Она вроде бы выглядывала в ближайшее окно, но, возможно, то была вовсе не она, Герасименко не мог дать себе точный отчёт.
Жену звали Кларой, поначалу та рассказывала про свою и Любкину многочисленную родню: кто где живёт, да кто чем занимается. Затем разговор мягко перешёл на тему телевидения. Сначала стали обсуждать Пугачёву и её очередной роман, который был в этом времени у всех на слуху, затем коснулись темы телевизоров, тут включился и молчаливый муж, Андрей. Дескать, советские телевизоры часто ломаются, а лампы нужные днём с огнем не сыщешь!
И тут, в пылу светлых полётов хмельной мысли, у Николая родилась гениальная идея: а что если поставлять этому мужу телевизионные лампы для ремонта? Ведь в нашем времени они совершенно бессмысленны и бесплатны (коли найдёшь), – ненужный хлам! А тут, тут этому Андрюхе можно втюхивать их за нормальные деньги, которые нужны для расходов в Союзе! Только вот где эти чёртовы лампы откапывать в две тысячи тринадцатом? Поиск ответа на данный вопрос Николай оставил на потом.
Когда хмель уже изрядно овладел некоторыми, разговор вдруг перекинулся на политику. Клара заметила возбуждённо, что Андропов наведёт порядок, что он даст ещё всем жару! А муж её тихо вставил, мол, с Андропова вообще новая эра начинается. Николай с Димой лишь загадочно улыбнулись, а Люба, в очередной раз прильнувшая к Николаю, равнодушно почесала себе нос.
В конце беседы, как при классическом застолье, принялись петь песни. Негромко, но вдохновенно. Впрочем, пьяный уже Герасименко (сказалась дневная чекушка) затягивал громче всех.
Миллион, миллион,
Миллион алых роз
Из окна, из окна,
Из окна видишь ты.
Кто влюблен, кто влюблен,
Кто влюблен и всерьез,
Свою жизнь для тебя
Превратит в цветы.
Встреча была коротка,
В ночь ее поезд увез,
Но в ее жизни была
Песня безумия роз…
Впрочем, Кукарский тоже разошёлся, хотя и напутал несколько слов. Вместо «безумия», например, он спел «безумная», но услышав других, тут же поправился.
После хорового исполнения трёх самых популярных песен 1983 года, на удивление, хорошо знакомых и Коле, и Диме, хозяин дома решил, что самодеятельность общая всё-таки скудновата. Поэтому он включил проигрыватель «Урал».
Последний, как выяснилось, представляет собой такой тёмный ящик на четырёх длинных ножках со стеклянной лицевой панелью, где расписана куча городов мира на каскадной шкале для радио, и за ней, за этой шкалой существует длинная вертикальная стрелка. Пластинку Андрей поставил большую, из огромного красивого конверта с кучей цветастых и частично усатых «Песняров». И началось.
Где же моя темноглазая, где?
В Вологде-где-где-где, в Вологде-где,
В доме, где резной палисад…
И все опять запели, невпопад перекрикивая радиолу.
А рядом с радиолой «Урал», между прочим, красовался патефон, и Николай давно приглядывался к чудной переносной технике в виде коричневого чемоданчика для проигрывания виниловых пластинок. Наконец, когда пение прекратилось, Коля осведомился:
– А этот патефон что, не работает?
– Он работает. – Клара махнула рукой в сторону антиквариата. – Но мы его давно не слушаем. Он от моего деда остался.
– Господи, какая прелесть! – женственно восхитился пьяный Герасименко. – Я таких почти не видал.
Николай, как ценитель местных вещей, а также откровенного антиквариата, приблизился к привлёкшей его технике и просто искренне восхитился отличным состоянием патефона.
– Обалдеть! – проговорил он, проведя по нему пальцами.
– А хочешь, мы тебе его подарим? – вдруг расщедрился Андрей, вставший сбоку.
При этом он осторожно покосился на супругу, чуть скривив заячью губу, но жена лишь поддержала мужа.
– Да конечно, он нам нафиг не нужен! – и добавила громче: – Мы хотим сделать гостю приятно! Теперь это наш подарок!
– Ну, спасибо большое! Я, знаете ли, не откажусь от такого презента! – обрадовался Коля и многозначительно переглянулся с Димой.
Музыкальная часть вечера закончилась чаепитием. Разговор при этом зашёл о необходимости видеться чаще. А после чаепития пришла пора отходить ко сну. Тем более, спиртное вроде бы кончилось.
У гостеприимных хозяев в частном доме оказалось много комнат. В одной разместили на ночлег хмельного Колю, прилюдно обнимавшегося со своей Любой, в другой постелили не хмелеющему Диме.
В первые минуты в одиночестве к Дмитрию вернулись угрызения совести. С тех пор, как он освободился от кагэбэшника, Кукарского периодически беспокоило чувство вины перед Николаем. Впрочем, хмель взял своё, и Дима не заметил, как уснул.