Диме вспомнилось время, когда он въехал в свою ипотечную квартиру, купленную на рынке вторичного жилья. Она была в таком же первозданном виде – как привет из прошлого. А тут это прошлое ожило и обновилось.
И сев на стул в этой кагэбэшной квартирке, в одиночестве, Дима услышал звенящую тишину. И защемило глубоко в груди: а что дальше-то? Зачем я здесь? Правильно ли всё творимое и происходящее?
Он понял, что отвлечь от ненужных мыслей может только прогулка. Но куда пойти? Поначалу его потянуло опять к родному дому. Взглянуть бы всё-таки на себя маленького! Да только сказать-то себе нечего – не поймет малец, слишком мал. Не тот ещё период.
Ещё не период нежно-сексуального созревания. Вот если б в него попасть! Тот самый, когда начал чувствовать нечто необычное к женщинам. Когда при виде старшей вожатой в пионерском лагере на каком-то представлении в образе птицы, но главное – с голыми ногами! – когда при виде этих плотных голых ляжек, чудесно стремящихся друг с другом к чему-то треугольному, – так волнительно становилось, так сжималось всё внутри! Так всё переворачивалось внутри, что хотелось вскрикнуть и выбежать из зала или… Или убить себя и её! То есть не понимал ещё никем не объясненную сексуальную суть мужчины.
Да, не тот период! Ещё только первый класс! Беззаботная беготня по школе, наивные мысли, наивные мечты. Что можно объяснить такому себе? Да ведь и хотел же! Хотел уже тогда, в первый визит. Но природа времени подсунула Лерку, которая известила об отсутствии Димки маленького и его матери. Значит, время предупредило – что нельзя встретиться с самим собой или с молодой мамой. Стало быть, прав Коля – нечего испытывать собственную судьбу!
Дима снова осмотрел комнату – и тут ему пришла идея. Дом, в котором у него квартира по ипотеке, строится как раз сейчас, в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. А не пойти ли ему на стройку и кое-что проделать? Решено! Так тому и быть!
По дороге Кукарский завернул на советский базарчик и удачно спихнул по дешёвке два тома «Консуэло». Пообедал Дима в знакомой с детства пельменной за шестьдесят две копейки. Там радовал неизменный от времени полумрак. Касса царила на старом месте (в смысле, как в детстве), а из-за кассы, из нутра кухни тянулся пар, и дородная повариха громко сообщала, что пельмени сварятся через две минуты. А на столах стояли графинчики с бесплатным раствором уксуса и солонки с перцем и солью.
Впрочем, мало что изменилось здесь к две тысячи тринадцатому году: только косметические исправления появились. Свежее стало, стены посовременнее, потолки другие, опять же – окна пластиковые, думал Дима при осмотре зала, вот только графинчиков и солонок уже не ставят – всё за отдельную плату!
Хотя пельмени тысяча девятьсот восемьдесят третьего года показались вкуснее, чем вообще всякие пельмени из две тысячи тринадцатого года. Ну, это и понятно, решил Дима. В Советском Союзе всякую дрянь в мясной фарш не добавляли, а ГОСТы чтили!
Отобедав, Дима прогулялся по памятным местам, пропущенным в первый визит. И, наконец, добрёл он до заветной стройки. Было полшестого вечера, за забором царила тишина. Кукарский пробрался в расщелину с отвернутыми досками, тихо пробрался краешком изгороди, боясь сторожа, и проскользнул в нужный подъезд.
Квартира располагалась на втором этаже. Входная дверь пока что не обрела свою ипостась. С замиранием сердца Дмитрий ступил внутрь. Под подошвой предательски хрустнула строительная крошка. Бетонные стены прихожей в полумраке словно сузили пространство.
Пройдя в комнату, Кукарский встал посреди и осмотрелся. Обзор двора уже успели застеклить. Вот только тополи ещё не выросли – даже до второго этажа не дотянулись! А ведь там, в будущем, они до крыши дома уж достали!
В груди стало тепло. Своё, родное, в первозданном виде, – он почувствовал себя так, словно попал в доисторические времена. Впрочем, это сравнение неудачное, как и всякое другое.
Кукарский оставил комнату и, хрустя подошвами, проследовал в ванную. Унитаз и чугунная ванна уже обосновались на своём месте – унитаз до вселения Димы не дожил, а вот ванна просуществовала спокойно, Кукарский лишь сменил ей покрытие.
Дима сел на колени, изогнулся и просунул далеко в нишу между стеной и ванной заранее приготовленную посылочку себе из прошлого – небольшой свёрток в фольге, крепко затянутый в полиэтиленовый пакет.