Сознание вернулось внезапно. Проснувшись, капитан некоторое время разглядывал закопченный свод незнакомой землянки, тлеющий очаг и собственные исхудавшие руки. Олквин коснулся груди — рана была перевязана, но не туго, значит, кровотечения уже нет. Боли не было, только дикая слабость. Спина слегка ныла и чесалась — а, это знакомо, выходит, он лежит здесь уже долго. Некоторое время юноша пытался вспомнить, как и когда он попал сюда, но в голове творилось что-то странное. Он отчетливо, в деталях, помнил, как участвовал в бою на границе… но ведь он не был тогда тяжело ранен, и откуда-то точно знал, что с тех прошло почти три года. Что же случилось теперь? Но то, что было совсем недавно, будто скрылось глубоко под водой, и никак не хотело показываться наружу. Беспокойное ощущение, будто он забыл что-то важное, что обязательно надо вспомнить, пришлось пока задвинуть подальше.
Бенвору было зябко даже под толстыми одеялами, очень хотелось есть и пить. Он огляделся, и на грубо сколоченном табурете возле постели увидел медную миску. Протянув руку, капитан попытался взять ее и посмотреть, что внутри, но его подвели ослабевшие пальцы. Миска ударилась о земляной пол, расплескав воду с тонкими скорлупками льда.
На шум вбежал человек, закутанный так, что и лица было не разглядеть. Он приблизился к ложу, и в мутном, дрожащем свете скверной свечи Олквин с трудом признал Танбика.
— О, наконец-то! — обрадованно воскликнул знахарь. — Вы пришли в себя, милорд.
Танбик засуетился, разматывая свои одежды, поднимая упавшую миску, поправляя одеяла и раздувая почти погасший очаг.
— Такой мороз на улице, — сетовал он, подбрасывая дрова. — Пока разбил полынью, все прогорело. Хоть не отходи.
— Танбик, — не узнавая своего голоса, просипел Олквин. В груди что-то посвистывало.
— Тихо, тихо, — подскочив к нему, забормотал знахарь. — Не надо пока разговаривать. Острие повредило легкое, и мне с трудом удалось залечить его. Прошу вас, не сводите на нет все мои усилия.
Под усталыми глазами Танбика залегли черные круги, выдававшие бессонные ночи — много, очень много бессонных ночей. Решив разузнать все подробно потом, Бенвор жестами показал, что хочет есть и пить.
— Сейчас, сейчас, — знахарь дал ему напиться и принес откуда-то котелок. Из-под неплотно прижатой крышки плыл сказочный мясной аромат, от которого у капитана мигом потекли слюнки.
— Это хорошо, что вы кушать захотели, — с довольным видом произнес Танбик, старательно кормя его с выщербленной ложки. — Значит, выздоравливаете.
Бенвор одними губами спросил его: "Что случилось?", и знахарь, помявшись, начал рассказывать о нападении бангийцев и об осаде. Будто тонкие струйки стали просачиваться сквозь плотину, и толща мутной воды, заслонявшая в голове капитана недавние события, всколыхнулась и медленно, очень медленно пошла на убыль. И то, что открывалось взгляду, было страшно.
— Сентин сожгли дотла, — безжизненно подытожил Танбик. — Все, кто остался внутри, были убиты. Когда стемнело, несколько крестьян вышли из леса и подобрали снаружи стен троих выживших. Хорошо еще, что вас принесли прямо ко мне. Чуть не опоздали.
На последней фразе что-то дрогнуло в смутных воспоминаниях Олквина, и нехорошо кольнуло в сердце. Кто-то уже говорил подобные слова… кажется, на другом языке… но в этой ли жизни?
— Я спрашивал… про леди, — еле слышно добавил Танбик, — а они сказали, что подбирали только живых, наощупь.
Бенвор стиснул зубы и зажмурился. Казалось, какой-то нерв до боли натянулся внутри, не давая даже вдохнуть.
Джелайна…
Плотину сорвало. Воспоминания обрушились все разом, снова сбив его, сломав, втоптав в грязный талый снег у полыхающих стен Сентина. Скорчившись на разворошенной постели, Бенвор уже ничего не видел, не слышал, и будто издалека чувствовал лишь, как Танбик приподнял его за плечи, не давая делать резких движений и неловко баюкая, словно рыдающего маленького мальчика.
Знахарь долго сидел рядом, не отпуская его и не говоря ни слова, и лишь шмыгал носом, часто моргая. Семь лет тому назад только что осиротевший монастырский воспитанник из-за глупого приказа ныне покойного командира сразу попал в серьезное сражение. Хвала Господу и спасибо увечному сержанту, обучавшему мальчишек в стенах обители — Бенвор вышел из боя только с царапинами и синяками, но от шока совсем не мог нормально спать, пока этого не заметил ходивший за ранеными невольник-друид… А год спустя Олквин выкупил его у Шейдона, некогда пленившего знахаря в походе на дикие северные земли. С тех пор Танбик жил в Локо на правах свободного лекаря, и легко было верить, что так будет всегда…
Когда Бенвор, опустошенный и обессиленный, немного успокоился и начал задыхаться уже от боли в груди, Танбик укоризненно покачал головой и осторожно уложил его. Вынеся котелок, знахарь вернулся с ворохом чистого тряпья, прихватил плошку с целебной мазью и осторожно размотал повязку на груди капитана.
— Вы у нас теперь красавец хоть куда, — чуть виновато произнес он, снимая измятые старые бинты. — Наконечник оказался зазубренным, застрял между ребер, пришлось вырезать его ножом. Мясо висело лохмотьями, но я немного подштопал края, так что…
Опустив взгляд, Бенвор пораженно уставился на начавшую заживать рану. Танбик осторожно пощупал красноватую припухшую кожу вокруг бугорчатых рубцов, удовлетворенно кивнул, но потом снова нахмурился.
— Теперь на всю жизнь останется выпуклый шрам, похожий на звезду, — безрадостно констатировал он и тихо добавил: — Даже будь у меня под рукой все нужные снадобья, свести такие следы под силу разве что настоящему колдуну.
Шрам, похожий на звезду… Олквину начало казаться, что он медленно сходит с ума. Разве могут двойники повторять одну и ту же судьбу с такой точностью?
Уже через пару дней Бенвор все-таки заговорил, и знахарь ничуть не сомневался, что бывший капитан очень скоро опять возьмет в руки меч. Вот только самому бывшему капитану этого уже не хотелось.
— Зачем, Танбик? — безучастно спрашивал он. — Кому теперь это нужно?
— Рано ставить на себе крест, милорд, — продолжал убеждать его колдун. — Жизнь еще не кончена.
— А что хорошего осталось в жизни? — мрачно поинтересовался Олквин. — Мое войско уничтожено, друзья лежат в земле, дом превратился в руины, жены больше нет, и я никогда уже не смогу стать прежним. Мне незачем жить, Танбик. Ты зря меня спас.
— Ладно, — старался не унывать знахарь. — Тогда надо убираться отсюда подальше. Здесь все еще неспокойно, королевские отряды иногда прочесывают лес. Моя землянка неплохо замаскирована, но мы все равно постоянно рискуем. До сих пор меня удерживали на месте только сильные морозы и ваша рана. Скоро будут оттепели, можно попробовать перебраться в Жомеросуин. В крестьянской одежде мы не вызовем подозрений, после подавления сопротивления многие селяне бросают все и уходят в соседнее королевство. Прибьемся к обозам беженцев и перейдем границу. Мы с вами всегда сможем найти себе пропитание — лекарь и опытный солдат, оба грамотные…
— Это не выход, — перебил его пылкую речь Бенвор, качая головой. — Если все и правда обстоит так, как ты говоришь, в Жомеросуине теперь тоже некуда податься.
— Тогда пойдем еще дальше! — глаза Танбика заблестели. — Сядем на какой-нибудь корабль, уплывем в дальние земли. Морская блокада, говорят, снята — у Альберонта с Жомеросуином теперь все честь по чести.
— Да кто возьмет нас на корабль? Откуда достать столько денег?
— Будем работать! На кораблях всегда много работы.
Олквин с трудом подавил смех.
— Танбик, дружище, напомни мне, когда это ты занимался тяжелым трудом? Колка дров не считается, это безделица по сравнению с веслом галеры.
Тот сконфуженно опустил голову. Ему нечего было возразить — стихией знахаря всегда оставались лишь книги, травы и аптекарские принадлежности.