Однажды я проснулся от сырости на подушке.
Вольх лежал рядом на боку, подперев голову рукой, неуловимо рисуя пальцами контур ауры тела, боясь дотронуться и разбудить, и… плакал. Это было очень страшно, проснуться вот так. Он лежит, смотрит, и изредка шмыгает носом по-мальчишески, глотая в горле собирающиеся комки, а в голове струится ряд невесёлых мыслей, из разряда собственного философического бытия и цены за него уплаченной. Острое осознание того, что рядом. И нужно ли оно, такое вот бытие? Стоило ли это затраченных усилий? Не знаю, что с ним приключилось, но мне было очень паскудно и паршиво узнать, что оказывается, он может быть слабым, и непрошибаемая маска способна дать трещину. Что ему плохо, тоскливо и больно понимать, что даже сейчас, он по – прежнему один. Рядом со мной, но так бесконечно далеко, словно нас разделяли не несколько сантиметров простыней, а бесчисленные километры расстояния. И Сан, которого я не мог видеть, но чьё невидимое присутствие как гвоздь жило в моих мозгах, оказался гораздо ближе и роднее. Вплавленный в моё сердце, живущий под кожей, существующий на кончиках пальцев и в уголках бесчисленных драгоценных воспоминаний. Он был рядом со мной. Он снился мне, я звал его, рвался к нему, ласкал его дыханием. В муторной дымке между явью и сном, я видел его стоящего рядом, взирающего бесконечно любящими печальными глазами, ощущал присутствие, оборачивался, чтобы понять, что его рядом нет, разбивался на невидимые замороженные осколки и резал этими осколками Вольха на куски, превращаясь в статую, лишённую всяческого смысла.
И я не знаю, какие терзания и сомнения разрывали волка на части, заставляя выть на луну в осмыслении, что он проиграл. Но внезапно Вольх решительно вытер лицо о пододеяльник и, потянувшись, резко подтащил меня к себе, прижал под грудью, не боясь разбудить, уткнулся носом в плечо, по-детски, по-волчьи.
- Ты мой! – Сдавленный от слёз, упрямый злой шёпот. Не для меня, для него, он сказал это себе, словно приняв решение, в очередной раз пытался его утвердить. Я открыл глаза, разворачиваясь и встречаясь с ним внимательным взглядом. В полумраке спальни, влажно поблёскивали белки глаз, выделяясь на смутном контуре лица. Есть особое скрытое очарование в этой близости двоих, напротив друг друга в темноте.
Я освободил руку, поднимая её наверх, провёл, трепетной паутинкой вдоль чужого виска, погладил ласково и потянулся губами, накрывая распахнувшийся от удивления рот, пытающийся что – то произнести, но сдавшийся напору всезнающего языка.
Хватит Вольх. Хватит. Иди ко мне. Не надо. Не плачь.
Я не мог выразить словами, но мог подарить ему это прикосновениями, лаской бережных пальцев, горстями корабликов ладоней, забирающих и уносящих чужое горе, размазывающих нежность по напряжённым мышцам, смуглой коже. Я обнимал его и баюкал как ребёнка, давая необходимую защиту, накрывал сдающийся рот, предупреждая любое могущее ранить слово, слизывал соль, оставшуюся на ресницах, прихватывал губами искалеченную переносицу, целуя каждый шрам.
Не надо. Не плачь. Я рядом.Знание, отданное тёплой ниточкой сердца. Я не мог выносить его страданий. Мог ненавидеть, мог не уважать, мог презирать, но я не хотел, чтобы он страдал, мучился от своей раздирающей боли осознания пирровой победы.
Счастье ты моё, горе ты моё, Пожалей меня, мне не до сна.
Счастье ты моё, горе ты моё, пожалей прошу нашу любовь.
Горе ты моё, пусть огнём горит, Всё, что мы с тобой натворили.
Я ласкал его всю ночь напролёт, разливаясь безбрежной рекой прощения, отключив мысли, чувства, заперев их в самый дальний уголок. Не сегодня, не сейчас.
Не надо. Не плачь. Я рядом.
А Вольх плакал, плакал, смеялся, не верил, боялся испугать, смотрел мокрыми сияющими глазами, похожими на серебристый пруд, на дне которого живёт тёмный тягучий ил отчаяния. Но оказывается, когда поверхность воды разбивает солнце, вода искрится, рассыпается рябью солнечных зайчиков, дрожащих, боящихся порыва малейшего ветерка, облака, но таких робких, счастливых.
Мы барахтались друг в друге, неловко, зная друг друга до последнего миллиметра, барахтались, сталкиваясь конечностями, переплетаясь неуверенно, трепетно, с разгорающейся постепенно страстью, в эпицентр которой превратился Вольх, робеющий передо мной, словно мы находились на первом свидании. Да и тогда, в ту ночь откровения в его комнате, он был более решительным, а сейчас спрашивал согласия на любое своё ответное движение, встречный жест. Сплетаясь пальцами, боясь дотронуться, словно я превратился в драгоценную фарфоровую вазу, которую страшно разбить. Глупый, глупый, бесконечно глупый, ранимый Вольх, из нас двоих ты оказался гораздо более хрупким.
И как же странно это было понимать, сила, превратившаяся в слабость, слабость, ставшая силой. Чудовище, сотворённое моими собственными руками...
Я насадился на него, медленно, давая прочувствовать движение до конца, не насилие, когда любовь приходится отбирать силой, но желание, когда тебе отдаются добровольно. Вольх судорожно дышал, почти всхлипывал, прикрыв глаза, выстанывал раненным волком, терзаясь невозможностью прикоснуться. Боясь сжать, смять, ненароком, активно встречая бедрами, закусывая губу, которую я выбивал языком, склонившись к нему, шепча в губы беззвучное причастие.
Не плачь. Я рядом. Вот он я, рядом с тобой. Слышишь меня? Чувствуешь?
- Ниииик…Никиииитааа!
Прикосновение пальца к губам. Слова под запретом.
Тшш, молчи, это только наше с тобой. Сегодня. Не надо слов.
Я потянул его на себя, обнял крепко – крепко, ощущая сомкнувшиеся за спиной руки, горячие губы, отчаянно впившиеся в районе горла.
Я тебя держу, Вольх. Держись за меня. Я сильный. Знаешь, какой я сильный? Тебе и не снилось. -Ник!
-Тшшш…
Глубокий поцелуй, долгий, бесконечно долгий, до мерцающих вспышек за шторками век, наполненных образами разбегающихся кругов удовольствия, дыхания не хватает.
«Нечем дышать, Никита»
Дыши мной, Вольх. Дыши. Может быть, мы задохнёмся друг в друге?Бесконечная мамба движений, резких, быстрых, судорожных и хочется сжать, не отпускать, выёбывать его без остатка, став продолжением чужого члена, придатком, симбиозом паразита наслаждения.
Я не могу разорвать кожу, не могу разворотить грудь, не могу вытащить сердце, оно молчит, плачет, стучит так громко и отчаянно. Для тебя в эту секунду, но ты не слышишь его, не понимаешь, что оно не твоё. Оно выстукивает твоё имя, но оно не твоё. Оно запоминает тебя, слившись с пульсацией твоего тела в единый слаженный ритм, но ОНО НЕ ТВОЁ!!! Оно не может, не желает, не хочет стать твоим. Почему ты молчишь моё сердце?
Отдайся же сердце моё, не можешь дать любви, пожалей, ответь, отзовись. Почему ты молчишь, почему закрылось на замок, где же наш ключик, Вольх?
Ты хотел придумать, что-нибудь, так придумай же что-нибудь, придумай. Спаси себя от меня, спаси меня от себя, спаси нас, Вольх. Мы же были с тобой. Мы же БЫЛИ. Неужели нас с тобой, невозможно спасти?
Пальцы на позвоночнике, трепетная игра флейтиста, Вольх обводит каждую косточку, от копчика до шеи, прижимает к себе, изучая впадинку губами, пытаясь вклиниться в пространство взмокших от пота тел, разделить. Не надо. Мы так близко в эту секунду нашего «далеко». Так близко, бесконечно близко. Соприкасаясь кожей, грудью, животами. Я прогибаюсь в пояснице, чтобы скользить здесь на поверхности, позволять скользить внутри. Я хочу соприкоснуться каждым миллиметром, стать ещё ближе, вдруг случится чудо. Одно единственное маленькое чудо, и я смогу простить, распахнуться навстречу.
Стальные объятия. Я напрягаю мышцы, не желая отпускать, не позволяя. Я…
Губами в шею, страстно раздирая языком, как вампир в припадке жажды крови. Укус в плечо, дрожь внутри тела, бесконечно, так хорошо, только так. Ещё. Ещё сильнее.
Вольх сжимает, впивается в губы, зверь пробуждается, и просится наружу, и слишком глупо пытаться его приручить. Мой слабый нежный ритм, становиться пыткой для него, когда наслаждение превращается в агонию, идёт из глубины. Невозможно остановиться. И хочется быстрее, сильнее, глубже. Ближе. Ближе. Ещё.