Саня, очевидно планируя добить, слегка наклонился. Его дыхание щекотало мне ухо, когда доверительным тоном он принялся рассказывать, как открыл это место ещё в начале учебки. Полы он ясно же не мыл. Случайно забурился, разыскивая местечко потише.
Саня говорил и говорил. Как будто кто - то развернул кран, и меня затопило фонтаном его мягкого доброжелательного голоса. Раньше мы никогда не общались вот так, наедине, без посторонних.
А Сан рассказывал про родителей, про то, что они часто бывают в разъездах, про множество вещей, о которых нельзя было вот так на гора вываливать малознакомому парню, который пусть и был его одноклассником, но не общался с ним.
От Сани исходил аромат. Тонкий, особый, похожий на очередной стильный штрих призванный завершить и подчеркнуть образ.
А когда - то Саня пах совершенно по другому, конфетами и карамелью, сладостью, детством. Это воспоминание накрыло меня, всплыв из уголка памяти, и я не помнил откуда оно пришло...
Кукольное лицо, с огромными серыми глазами, волосы склеенные леденцовой патокой, зарёванные грязные щёки, перемазанные розовыми подтёками чупа - чупса, который я ему отдал, непосредственно вытащив из собственного ротешника.
Собственный строгий голос.
- А ты точно не девчонка? Да не реви, ты. Смотри, я тебе сейчас фокус покажу.
Воспоминание пришло и растаяло как вспышка. Детство давно прошло, мы выросли. Саня больше не был чудесной принцессой, в которую я кажется когда - то был тайно влюблён. Чего только не бывает в детстве.
- А в Англии часто бывает сыро. Мне там не понравилось. Правда, по - своему красиво тоже.
Я почти не слушал, о чём он говорит.
Краснел и не знал, куда деть себя от неловкости и дичайшего смущения, оказавшись в щекотливой ситуации. Сану похоже в голову не приходило что у кого - то могут возникать запарки по данному поводу. Разумеется запарки возникают только у тех кто париться. Саня не парился. А попасть впросак выставляя себя озабоченным дебилом в глазах Сана, мне очень не хотелось. Ему - то подобные мысли даже в голову не приходили. Он абсолютно непринуждённо обнимался, болтал, рассказывая о путешествии.
А я сидел скрюченным сперматозоидом, упираясь кроссами в стену, боясь пошевелиться и старательно с выражением барана, пялился, в окна женской раздевалки, которой нихрена не увидел, не в состоянии оказался разглядывать, раздавленный собственной рефлексией по поводу насколько происходящее допустимо, и с каких пор меня оно стало напрягать?
Да гробу я видал эту раздевалку и этот чёртов подоконник.
Подозреваю, уши мои полыхали не просто малиновым, багровым пламенем.
Пиздец, я в жизни так не позорился.
И это был первый раз, когда я обрадовался появлению громыхающего вёдрами, раздражённого Зидана.
- Закончил, - объявил мой товарищ, распахивая дверь, и вывалил челюсть пялась на нас, словно увидел что - то странное. Угу, как я его понимал
- Молодец, - похвалил Саня, как если бы похвалил собаку, и плавно соскользнул вниз, подхватывая меня, потому что оказавшись без поддержки, я попросту завалился назад и спикировал с подоконника. А так не спикировал, повис наполовину удерживаемый руками Сана, созерцая его лицо снизу вверх.
- Земля притягивает, Никитос? - иронично заметил Сан и аккуратно стянув, поставил на ноги, фиксируя в горизонтальном положении.
- До вечера - сообщил он выходя, попутно подбирая челюсть Зидана и уводя его за собой.
Да уж притягивает. Манит я бы сказал, испытывая желание сесть на задницу и посидеть минутку в ахуе. Кстати про землю было правдой. В школе я постоянно умудрялся наебнуться на ровном месте. Уж не знаю, почему так происходило. Но Саня это запомнил похоже и теперь привычно подъебнул.
- Не было печали - называется, - болтал я, за обе щеки уплетая приготовленный Вольхом ужин, делясь событиями дня и рассказывая о странной просьбе Сана.
Глаза Вольха прищурились, в задумчивости.
- Нужна помощь говоришь? - неожиданно он показался мне удивительно взрослым. Когда он открыл дверь, встречая меня с порога поцелуем, который я принял со вздохом покорности неизбежному, я не упустил случая постебаться над его видом. Коротким фартуком и банданой на голове. Вольх мастрячил пельмени. Пиздец. Не увидел бы не поверил, но как выяснилось с готовкой, этот парень управлялся на зависть всем поварам.
Но сейчас в этом забавном виде, он не казался смешным, скорее наоборот. Широкие плечи рвущие рубаху на развороте, золотая цепочка небрежно скользящая по шее. Я зацепился за неё взглядом, и подмигнув Вольх принялся кормить меня сметаной с ложки, забавляясь этой игрой.
Если бы не билеты в кино и свидание обещанное Нике, думаю, ужин вполне мог плавно перетечь в завтрак. По чесноку, не имел ничего против. Дорвавшись до секса, я хотел продолжать. Не уверен, насколько морально оказался готов к этому с парнем, но то, что мы делали с Вольхом...
Да у меня весь день хуй ныл от одной мысли о вчерашнем...А стоило вспомнить некоторые подробности. Не знаю, как пережил день не дрочивши. Может поэтому так и отреагировал на присутствие Сани за спиной.
Секса хотелось безумно. Но одновременно с этим, меня страшило узнать, насколько далеко я способен зайти в своём желании. Обычно людям оказывается нелегко принять мысль о своей ориентации, но стоило приоткрыть некий барьер и я не видел смысла отрицать очевидное в самом себе. Ласки Вольха не оказались мне неприятны, с точностью до наоборот и именно это открытие поразило до глубины души. Анализируя собственные чувства я не мог сказать, что это любовь...Не то, чтобы я ждал от любви чего - то особенного. Нет. Просто...Просто мне казалось, что встретив своего человека ошибиться невозможно. Не знаю по каким физическим, химическим, и прочим моральным параметрам происходит эта идентификация двоих, но должно же внутри человека присутствовать некое чутьё. Внутреннее определение, что это твоё, настолько твоё, что разделиться невозможно, всё равно что вырвать и убить половину себя. Вот только по всем признакам выходило, что это ошибочное определение. Вольх свято уверен, что я это его. И никаких гвоздей. Мы тупо созданы друг для друга...Вот только я так не считал. Более того, не испытывал ничего подобного. А он испытывал. Болел. Мучился. Может все люди чувствуют по разному? Допустим у одних порог боли выше, у других ниже...И с эмоциями происходит тоже самое. Кто - то переживает и воспринимает мир очень остро, а кому - то не дано. Прагматик, хули.
Я принял душ, предварительно закрывшись на защёлку в целях безопасности. У меня стоял, а что говорить про Вольха? Парень просто грозился протаранить хуем дверь, если я немедленно не открою и не отдам, хотя бы малую часть себя. Я честно обиделся на малую. Не такая уж и малая между прочим. И не открыл.
Настроение сделалось совершенно улётным. Я даже принялся петь, переодеваясь в одолженную Вольхом рубаху. Вольх может и был повыше, но не настолько, чтобы я не мог свободно таскать его вещи. И это меня безумно пёрло, потому что гардеробец у Вольха оказался из разряда: Есть где разгуляться.
После вчерашней ночи, как - то само собой получилось, что на мой сетующий вздох: Блин, шмотки потом провоняли! Вольх молчком распахнул шкаф, предоставляя возможность закопаться. Я и закопался. Бегая с полотенцем на бёдрах от зеркала и обратно, выбирал, что нибудь прикольное, пока Вольх мыл посуду и занимался уборкой на кухне.
- Так, не нравиться мне этот настрой - заметил он, появляясь в дверях. Сграбастал за торс, сдёрнул полотенце и отвесил лёгкий шлепок по заднице.
- Это ж для кого ты наряжаться собрался, противный, ммм? - Губы Вольха деловито прошлись по моей шее, в то время как руки вовсю по хозяйски щупали задницу и не только её. Я погрустнел.
Не знаю от чего, но загрузился моментально. Вольх вскинул глаза. Мы отражались в зеркале напротив. И мне не нравилось это сравнение. Вольх мускулистый, смуглый, с жёсткими пепельными волосами и прямо таки убиться захотелось от зависти, волевой мордой лица с которой сейчас бля буду буквально сверкали хищные светлые глаза. И я - мелкий, похожий на тощую бледную моль по ошибке отполированную загаром; с лёгким рельефом, который мне бы польстило назвать мышцами, но слишком мало на теле было мяса, скорее просто жилистый. Откормить меня как следует и я бы даже не уступил Вольху, но сейчас на фоне Вольха я смотрелся никак, и это было досадно.