– Тёть Тань, ты всё-таки идеалистка, – сказала Маша. – Но я постараюсь сделать так, как ты сказала. Обещаю.
На сём мы и закончили наш разговор, обменялись поцелуями и Маша решила пойти в душ, а после лечь спать. Я же быстренько сбегала за ночной рубашкой, отнесла её в ванную Маше, а после постелила постель в бывшей Аниной спальне. Вот Маша пришла и спросила у меня таз и стиральный порошок, чтобы постирать своё бельишко.
– А я сейчас сама тебе всё постираю, – сказала я. – У меня самой кое-какая постирушка есть – так и твоё бельишко освежим.
– Да как-то не удобно… – возразила, было, Маша.
– Милая моя! – спокойно прервала её я. – Не удобно бывает спать на бревне – или влево, или вправо свалишься с него. – Маша расхохоталась. – И запомни одну не хитрую вещь, девочка моя: ты тут не просто у меня в гостях, а это твой второй дом, где я тебя жду, как родного и любимого человека, для которого мне радостно сделать что-нибудь хорошее.
– Спасибо, тётя Таня, – утирая глаза, сказала Маша и легла в кровать. – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, мой котёнок! – сказала я, поцеловав её, после чего вышла из спальни, закрыв за собой дверь. Выстирав и развесив бельё, я и сама легла в постель, почитала немного один из романов любимого Дюма-отца и тоже стала засыпать.
***
Хочу позволить себе небольшое лирическое отступление. В какой-то мере оно возникло и из нашего с Машей разговора об их отношениях с Ромой. В одно из воскресений я была у Ани на могилке. Причём была одна, даже Машу не взяла, чтобы спокойно поседеть и поплакать над моей девочкой. Понимаю, что слезами мёртвых не вернёшь… Но когда боль утраты, хоть иногда, напомнит о себе – то тут останется или волком выть, или сердце вырвать. Простите, я отвлеклась. Так вот, побыв у Ани и наведя у неё порядок, я стала собираться домой.
– Таня, ты? – слышу позади себя. Оборачиваюсь:
– Юра? Здравствуй! Вот, где мы с тобой снова свиделись.
– Да уж, – грустно хмыкая, сказал Юра, вроде всё такой же улыбчивый человек, каким я его знала много лет назад, во время нашего романа, с теми же ямочками на щеках, но уже малость потускневший. – Почему-то иначе встретиться у нас не получается: то ты ко мне с переломом ноги попадёшь, то теперь вот…
– Согласна с тобой, – ответила я. Наступила пауза.
К слову о переломе: мы с Юрой, правда, познакомились, когда меня по «Скорой» свезли в травматологию. А дело вышло так: была зима, скользко – я шла, как по проволоке, чтобы не упасть и не трахнуться обо что-нибудь головой. Но вот какой-то идиот, летевший чёрт знает, куда, толкнул меня сзади – я упала и подвернула правую ногу. Слава богу, проходили мужчина и женщина, которые помогли мне встать, а когда я почувствовала сильную боль в ноге, женщина поймала проезжающую неотложку и они передали меня врачам. Прибыв в травматологию, врачи втащили меня к хирургу-травматологу, высокому, рыжеволосому мужчине с короткой стрижкой. Поздоровавшись, он спросил, что случилось. Я ему в двух словах сказала. Он меня кое-как разул, ощупал мою ногу, после чего, подозревая перелом, повёл меня на снимок. Так оно и оказалось. Итог – гипс и покой. Помню, тогда Юра, увидев моё огорчённое лицо, сказал мне: «Девушка, что ж вы так огорчаетесь! Мы ведь вам гипс будем накладывать на ногу, а не отрезать её! А перелом до свадьбы заживёт!». И, правда, я повела себя, как девчонка. Дабы отвлечь меня от этой неприятности, Юра спросил моё имя. Я представилась – он тоже. Так и познакомились. Потом, после лечения, мы стали встречаться и всё такое… Я однажды даже в гостях у Юры была и мать его видела. Это была весьма властная, себялюбивая, высокомерная и, как мне тогда показалось, не очень умная женщина. Впрочем, насчёт ума я могу ошибаться. Возможно, она была просто в чём-то несчастна – и это повлияло в итоге на её характер. И тем не менее я на всю жизнь запомнила наш первый разговор: вроде бы ни о чём неприличном меня не спрашивали – где я работаю, кто мои родители, но разговаривали со мной и смотрели на меня с высока, как будто я оборванка с вокзала. И хотя я держалась достойно, говорила, что я психолог, что мама моя умерла, а папу я не помню… Но всё же мне самой было гадко от этой ситуации и хотелось уйти. И так же скоро я поняла, что такие мамочки скорее своих сыночков зарежут, чем позволят кому-то рядом с ними увиваться. Впечатление, что они малость перепутали детей со щенятами, и держат детей на поводке, чтобы можно было, когда надо, дёрнуть и скомандовать «рядом!». А дети, особенно мальчики, по-моему, и рады быть этими «щенятами», боящимися своих хозяек и готовыми им подносить тапочки да ходить на задних лапках. Вот момент: однажды гуляем с Юрой по парку и он, не понятно, к чему, говорит мне, что соврал матери, будто бы ушёл к другу в гости ради встречи со мной. Я спросила – зачем? Он сказал, что я маме не понравилась и что она ему наказала со мной больше не встречаться. В ответ на это я сперва спросила Юру – говорили ли ему, что старших обманывать не хорошо? А после прибавила, что если мама сказала, чтобы мы не виделись, значит, маму нужно слушаться – и мы больше не встретимся никогда. Сказав это, я ушла домой, даже не сообщив Юре, что беременная. Зачем я это сделала? Во-первых, просто противно было видеть, как взрослый мужик боится своей матери – и понятно, что от него защиты не дождёшься; а, во-вторых, если он мать обманул – то где гарантия, что Юра меня не стал бы обманывать? Так что я не жалею о сделанном. Ну, вернёмся из прошлого времени в настоящее!