– А у тебя тут кто лежит? – спросила я Юру, прервав эту паузу.
– Мама, – ответил он. – Умерла она два года назад от сердечного приступа.
– Мои соболезнования, – сказала я. Юра кивнул в ответ.
– А это твоя дочь? – спросил он, показав на Анину могилу.
– Да, – сказала я. – Погибла в автокатастрофе.
– Прими и мои соболезнования, – сказал Юра. – Всего 16-ть лет девчонке!
– Да уж, – ответила я с грустью.
В разговор вмешался звонок мобильника Юры.
– Да, зая! Тебе скучно? Потерпи немного – я скоро приеду и мы с тобой поиграем. Тебе купить что-нибудь вкусненькое? Эскимошку? Понял! Пока.
– Дочка звонила? – спросила я Юру, когда он закончил разговор.
– Нет, жена, – сказал он. Меня чуть не вывернуло на изнанку от осознания того, какие гадости я только что слышала. Особенно гадко звучало слово «поиграем».
– Так ты женат? – спросила я Юру, идя с ним к стоянке.
– Да и давно, – ответил он. – Ну как давно – скоро шесть лет. Она довольно хорошенькая, миленькая, работала медсестрой, но бросила и перешла в такси диспетчером.
– Что, в такси больше платят? – спросила я.
– Не то, чтобы больше, но, по крайней мере, график свободный – и ни тебе подъёма посреди ночи или в выходной, ни ночных дежурств, ничего! – ответил Юра.
– Понятно! – сказала я. – А дети у вас есть?
– Нет, – ответил Юра. – Почему-то бог не даёт. Мы уже и ЭКО пробовали… Но увы. Да мы уж и думать об этом потихоньку забыли. А ты замужем?
– Нет и даже не была, – сказала я.
– А дочь… – не договорил Юра.
– А ты думаешь, что ты у меня один был? – прервав, спросила я.
– Понял – не дурак! – сказал Юра и мы молча доходили до стоянки. – Тебя подвезти? – спросил он меня уже там.
– Нет, я на своих колёсах, – сказала я и мы простились. Сидя в своём не новом, но ухоженном Жигуле и видя, как Юра на своём явно новеньком, синим Рено улетал к своей зае, я невольно вспомнила слова одной старой песни: «Каким ты был – таким ты и остался, но ты и дорог мне такой». И верно, я поймала-таки себя на мысли, что я ещё люблю Юру и ничего не могу с этим сделать. Слегка всплакнув по своей любви давно минувших дней, я завела машину и поехала домой.
4
Наступившее утро было серым, пасмурным и прохладным. Нет, я бы, пожалуй, назвала его холодным, точно на дворе было не лето, а осень. Причём довольно конкретная – ветряная, прохладная и мокрая… И одна мысль, что мне и Машульке в этот холод и возможный дождь тащиться на работу, сводила меня с ума. Впрочем, дело не только в работе: мне ещё Каштанку надо было вывести. Но нечего делать: завела животное – будь добра ходить за ним! С неохотой выбравшись из кровати, я достала тёплый спортивный костюм, тёплую рубашку, чистое бельё и пошла в ванную. Увидев меня, Каштанка начала, было, радостно лаять, но я ей пригрозила:
– А ну тихо – а то Машку разбудишь! – собака, как мне показалось, слегка сконфузилась. Я потрепала её по шее и улыбнулась. – Ну ладно, я не сержусь. Подожди чуть-чуть, сейчас мамочка оденется и мы пойдём гулять.
Знаете, я иногда внутренне улыбалась себе, говоря собаке подобные фразы: скажем, «Сейчас мамочка тебя покормит» или «Иди ко мне, иди к мамочке!». Иной раз я мысленно крутила пальцем у виска и говорила себе: «Ты уже с ума свихнулась на почве материнства». Но в тоже время моё второе «я» мне говорило: «А что безумного в том, чтобы быть матерью даже для собаки и любить её с таким же теплом, как дитя? Ведь у неё тоже нет мамы и она так же одинока и нуждается в ласке, любви и заботе. А потом у Маши, хочешь не хочешь, а начинается своя жизнь – и тут уж ничего не поделаешь, как бы ты её ни обожала. Не прицепишь же девчонку к юбке и не будешь ей кричать, мол, «Я тебя никому не отдам»… Так ты и отношения с ней разрушишь, и сама дурой прослывёшь. Следовательно, можно попробовать быть матерью ещё кому-то. Хотя бы бездомной собаке».