Как мило, бывшая и будущая жена совершают покупки.
— Мне нужны мои вещи, документы, в конце концов. Личные и дорогие мне вещи, — настойчиво произношу я.
— Ешь, — словно не слышит меня, указывая на тарелку. — Мне нужна здоровая супруга.
Вздыхаю и упрямо продолжаю пить чай. Калинин опускает глаза на мою грудь, и внутри все сжимается. Я знаю, на что он смотрит. Отставляю чашку и обнимаю себя, закрывая грудь.
— Во-первых, ты не должна стесняться. Ты красивая девочка, и мне нравится на тебя смотреть. Прекрасный вид за завтраком, — улыбается одними губами. — Во-вторых, мы будем разговаривать, только когда ты начнешь есть, — голос холодный и давящий. Обнимаю себя крепче и отвожу взгляд.
— Поскольку у нас сделка, мне нужны гарантии, — почти шепотом произношу я. Это все ужасно и не укладывается в моей голове.
— Правильный подход. Ешь, и мы все обсудим, — настаивает Роман. Этот мужчина умеет добиться своего. Хорошо. Расправляю плечи и беру ложку. Пусть смотрит. Пробую кашу. Вкусно, добавляю в неё ложку меда, становится еще вкуснее. Я дико голодная. — Приятного аппетита, детка, — тоже начинает есть.
— Можно меня так не называть? «Детка» звучит пошло. Мне не нравится.
— Главное, что нравится мне, — самоуверенно произносит он. Молчу, с этим мужчиной бесполезно спорить. — Итак, насчет личных вещей. Ты сможешь их забрать, когда выздоровеешь. Мирон отвезет тебя.
Конечно, как же без охраны. Я теперь на привязи. С утра во мне бушует злая, капризная девочка.
— Долги твоей матери тоже закроют, но мы с тобой подпишем договор. Сбежишь еще раз – долги вырастут, — угрожающе произносит Роман. И мой аппетит тут же пропадает. Вновь беру чай, запивая ком в горле. — В качестве моего подарка твою мать отправят на лечение в Израиль.
— Она не поедет. Как я ей это объясню?
На самом деле, если уж и продаваться этому тирану, то лечение маме не помешает, она устала работать. Но…
— Скажешь правду. Ты выходишь замуж, и это подарок от меня.
Все у него просто.
— Я улетаю в Токио на несколько дней. А ты лечись, смени гардероб и все хорошо переосмысли, — наказывает Роман и поднимается с места.
Напрягаюсь, когда мужчина подходит ко мне сзади. Его руки ложатся на спинку моего стула, и я чувствую запах мяты и бергамота. Даже после завтрака от него пахнет свежестью и холодом одновременно. Замираю, закрываю глаза. Это, пожалуй, самое сложное. Выдержать его близость. Мне кажется, я заработаю аритмию рядом с этим мужчиной, мое сердце рядом с ним заходится то от страха, то от злости, то от волнения. Он наклоняется ко мне и глубоко вдыхает где-то возле виска.
— И вот когда ты договоришься с собой и разделишь чувства с правильными решениями, то поймешь, что это самый верный выбор в твоей жизни, — ведёт носом по моим волосам. — Ты очень красивая, детка, — специально выделяет последнее слово. Вздрагиваю, когда он проводит ладонью по моей руке и ведет к груди. Очень аккуратно, осторожно задевает костяшками пальцев соски, вынуждая мое тело отзываться и захлопнуть веки. — Я буду скучать, — тихо произносит мне на ухо. Выпрямляется и выходит из столовой…
Я по-разному представляла свою жизнь. Мечтала о будущем, хорошей работе, карьере. И вместе с тем боялась, что придётся всю жизнь проработать кассиршей. Но никогда, даже в страшном сне не представляла, что это будет так.
***
Прошло ровно пять дней, я по-прежнему пленница в огромном доме Калинина. Марина предпочитает называть усадьбу комфортабельной тюрьмой. Она вообще своеобразная женщина. Таких называют «интересная», «творческая», «с изюминкой». Мы общаемся. Нет, не дружим. Не дружим, потому что я держу дистанцию. Несмотря на то, что Марина мне помогает и довольно теплая и милая, я никому не хочу доверять. Но в данный момент и в данной ситуации, как бы смешно это ни звучало, самый близкий мне человек – это бывшая жена Романа.
Марина живет в своем мире. Наверное, поэтому принимает реальность Калинина легче. Она просыпается в обед, никогда не завтракает, не ест мяса и молока. Женщина хорошо рисует и часто часами пропадает в своей мастерской на мансарде, никого туда не пуская, даже прислугу. Она принимает много препаратов, но не рассказывает, что с ней произошло. Всегда носит длинные разнообразные платья, большие серьги и платки в виде чалмы. Как я поняла, волос у нее нет, и, скорее всего, это от ожогов. Но расспрашивать ее о травмах я не решаюсь, особенно когда она зависает перед зеркалом, внимательно себя осматривая. Иной раз мне кажется, что эта женщина глубоко травмирована именно душевно, а не физически.