Я обустроила своё гнездо — медленно, шаг за шагом, вкладывая в каждую новую вещь немного себя. А после заработала столько, чтобы хватило на первый взнос. Ну, и редакция — в лице Дениса — дала мне беспроцентный кредит на остальную сумму, и я выкупила то место, которое стало моим домом. Которое я сама слепила.
Павлов подошёл к одной из полок, на которой я держала разную сувенирку, и не без удивления отметил:
— Ты хранишь еду?
Проследив за его взглядом, я смутилась. Он смотрел на картонную коробку с прозрачной крышкой, в которой лежали пряники. Фигурные. Я, кажется, говорила, что мы с доком были фанатами саги «Звёздные войны». Отсюда кличка кота, зажигалка, на Хеллоуин мы планировали одеться как Хан Соло и принцесса Лея (и еще неизвестно, кто кем был бы).
Так вот, когда Карина скинула мне ссылку на сайт, который оформлял сладкие подарки по теме — я просто не смогла пройти мимо и заказала самый большой набор. Там была голова Дарта Вейдера — розовая, конечно же, сердечко, выполненное в стиле Звезды Смерти, влюблённый Штурмовик — с маленьким сердечком на шлеме, большая плитка с надписью «Star Wars», еще одна с романтическим спичем «Ради тебя я достану с неба звезду» и парочка пряников-сердец.
Повода для подарка не было — никакой даты или особого события не намечалось. Как и в случае с зажигалкой, мне просто хотелось, чтобы мой мужчина улыбнулся. В момент, когда я оформляла заказ, мне было не ведомо, что за десять дней до того, как посылка придёт, она потеряет свою актуальность. Потому что дарить её будет уже некому.
Мама предлагала нам всем дружно съесть эти пряники, но я не смогла. Мне приходила мысль отдать их — я даже размещала пост у себя в соцсетях, чтобы найти посылке нового хозяина. Но и это сделать мне духу не хватило. В итоге я просто оставила их у себя. Пристроила на одной из полок — рядом с орденом «Самой обаятельной», сделанным из шоколада.
Чуть помолчав, я ответила:
— Это вроде как твоё.
Док повернулся ко мне и удивлённо спросил:
— В каком смысле?
Врать и юлить я смысла не видела. Поэтому, пожав плечами, ответила:
— Я заказывала их для тебя. Два года назад. Но не успела отдать — мы уже расстались. Однако, если хочешь — можешь забрать их сейчас. Правда, на твоём месте я бы есть их не стала. Если, конечно, тебе дороги зубы.
Мужчина перевёл взгляд на пряники, потом обратно на меня. Помолчал, после чего негромко произнёс:
— Я не знал.
— Чего именно? — поинтересовалась я с усмешкой, — Что я заказала для тебя сладкий подарок? Или что я готова ради тебя достать с неба звезду? Была готова, — поправила я саму себя, поняв, что меня унесло куда-то не туда.
— И ты хранила их всё это время?
— Мне было жалко потраченных денег, — отозвалась я, — Дело было вовсе не в тебе. Я…просто не смогла ничего с этим сделать.
Признание само сорвалось с моих губ, но главное я сумела удержать в себе. Что всё это — пряники, справки, фотографии — всё было связано с ним. И я долгое время отчаянно цеплялась за каждое напоминание о нас. Я была больна, и много дней, недель, месяцев, отказывалась принимать лекарства. А после всё это просто стало частью моей привычной жизни и перестало причинять боль, вызывать эмоции.
Но в тот вечер всё снова пошло не по плану. Видя его в своей квартире — мужчину, который стоял и разглядывал ту треклятую коробку, я чувствовала, как меня накрывало. Бесило то, что я не могла точно понять, что значил его взгляд, пугало то, что я узнавала тень эмоций, что плескалась в их глубине.
Это было похоже на то же наваждение, что накрыло меня в клубе. Я понимала, что это было чушью, но он так сильно напоминал мне того самого Мишу, которого я встретила — того, который смотрел на меня так, словно больше никого рядом не было. Это казалось настолько настоящим, что мне приходилось напоминать себе, какова была реальность. Я вынуждала себя возвращаться в неё, убеждая себя, что это было лишь игрой света и моего воображения. Не более.
Вот и тогда, в комнате, когда Миша повернулся ко мне, и я увидела в его взгляде знакомый блеск, лучшее, на что меня хватило — это сглотнуть и сказать:
— Пойду, заварю нам чай. Проявлю хоть немного гостеприимства.
Док не стал меня останавливать, и я скрылась на своей небольшой кухоньке. Поставив чайник на плиту, выудила из шкафчика пакетик зелёного с мятой для себя и классический чёрный — для Миши. Ему же досталась и самая большая чашка. Да, док был тем еще чаеманом. И это я тоже до сих пор помнила. У меня вообще была до обидного хорошая память. И всё происходящее слишком напоминало один из наших привычных вечеров, что мы проводили у меня, глядя сериалы и поглощая ужин. С той только разницей, что это было не так. И мне точно не стоило забывать об этом.
Я выключила газ и почти взялась рукой за чайник, как вдруг спиной почувствовала присутствие Миши, в опасной близости от меня. Спустя секунду его рука коснулась моей талии — и я ощутила, как по моему позвоночнику словно пронесся электрический разряд. Это было похоже на удар молнии, которая сначала прокатилась по всему телу, а после сосредоточилась в одном месте — там, где его пальцы касались меня. Я чувствовала их тепло, несмотря на то, что мою кожу скрывала футболка. Это никогда на самом деле не спасало. Стоило Мише коснуться меня — и всё, остальной мир словно переставал существовать.
Его пальцы чуть сжали моё тело, другой рукой он убрал мои волосы, и я ощутила на своей шее тёплое дыхание мужчины. Толпа мурашек поприветствовала меня, дружным строем появившись на коже, и кончики моих пальцев стало покалывать от острого желания ответить Павлову тем же и вцепиться в него.
Но я нашла в себе силы чуть отодвинуться и сказать:
— Не надо.
Простите, сказать? Нет, я пыталась, чтобы это звучало твёрдо, уверенно, желательно с вызовом или даже насмешкой. Ведь я была вся такая независимая, которая со всем справилась, победила свои постыдные позывы и просто жила дальше. На деле же мой голос подвёл меня и звук, который я издала, напоминал скорее мяуканье котёнка, выброшенного на улицу. Я не смогла убедить даже себя, что уж говорить про Мишу.
Который легко развернул меня к себе и, положив уже обе руки чуть выше моих бёдер, придвинул меня к себе. Его взгляд при этом был настолько шальной, что мне могло бы стать не по себе, не знай я его истинную причину. Но я была в курсе, что означал ТАКОЙ его взгляд, и — о Боги! — в тот момент я как никогда разделяла его.
Но всё же, остатки разума, которые еще не потонули в этом море безумия, приправленном каплей тоски по прошлому и щедро сдобренном предвкушением (ведь я знала, чего от Миши можно было ожидать), сопротивлялись. Они взывали ко мне, и я предприняла еще одну жалкую попытку:
— Я не хочу…
Но Миша лишь покачал головой:
— Хочешь. Я вижу это. Чувствую, как колотится твоё сердце, — мужчина пробежался самыми кончиками пальцев по моей груди и глупый орган словно подался ему навстречу, — Слышу, как сбивается твоё дыхание, хоть ты и пытаешься его контролировать, — На этих словах я чуть не задохнулась от почти искреннего возмущения, но он не дал мне и слова вставить, — Я вижу, как твои губы чуть раскрываются, а тело — само подаётся навстречу моим рукам. Ты хочешь этого. Не сопротивляйся мне. Пожалуйста.
И я сдалась. Проиграла. Позорно капитулировала, показала белый флаг. Потому что так устала — сопротивляться, бороться с собой, постоянно контролировать свои мысли, поступки. Мне надоело не быть собой рядом с единственным человеком, который в свое время разглядел меня настоящую. Которому я обнажила душу. Почему же я не могла обнажить и тело, чтобы получить, хоть и короткую, но вспышку того призрачного счастья, что было у нас в прошлом? — Ненавижу тебя, — шепнула я, прежде чем приподняться на цыпочки и, обняв мужчину за шею, прижаться к его губам своими.