Громкий хлопок по столу заставил мужчину вздрогнуть и удивлённо посмотреть на подругу.
— Таня, ты чего?
— Нет, это ты чего? — вернула ему вопрос женщина, — Где ты витаешь? В каких мирах? Там что, интереснее, чем тут, со мной?
— Ну…как тебе сказать, — криво улыбнулся мужчина, ероша волосы.
— Прямо! — припечатала его Татьяна, — Ты уже который день всё ходишь вокруг меня и вздыхаешь так тяжко, что у меня ребёнок начинает пинаться еще активнее — наверное, чувствует, что будущему крёстному нелегко. И взгляд у тебя, как у побитой собаки. Так что, давай, выкладывай. Это как-то связано с твоей бывшей девушкой, с которой мы видели тебя на том странном фестивале?
Миша удивлённо вскинул брови:
— Откуда ты знаешь, что она — моя бывшая?
Таня лишь пожала плечами:
— Да это вроде как очевидно. Вы так смотрели друг на друга, словно собирались либо поубивать друг друга, либо сорвать одежду. Зубами. Ну, и еще Андрей мне рассказал, — сдала супруга женщина.
Павлов покачал головой:
— Кто бы сомневался. Это же Смык.
— Ну, так что там у вас? — нетерпеливо ерзая, спросила Таня, — Порадуй меня — в последнее время все мои разговоры вертятся вокруг анализов, ремонта и выбора имени для сына. Ну, и еще вокруг унитаза, потому что милый токсикоз всё еще меня не покинул. Так что, не томи, плесни в мою жизнь немного красок.
Миша чуть подумал и, решив, что хуже не будет, рассказал подруге всё. С самого начала. О знакомстве, отношениях, планах, расставании, беззаботной жизни после, встрече и дальнейшему маскараду, который можно было бы назвать «всё пошло по пи*де». Таня внимательно слушая, не перебивая и лишь изредка хмурясь. А когда словесный фонтан иссяк, чуть подумав, она изрекла глубокомысленное:
— М-да…
— И это всё, что ты можешь мне сказать? — поинтересовался Павлов.
— Еще могу добавить, что ты — редкостная сволочь, но ты мой друг, и я не стану так поступать, — «обрадовала» мужчину Смыкалова, — Это же надо так изгваздать прекрасные отношения с, судя по всему, отличной девушкой. Которая мало того, что любила тебя, так ещё была весьма неглупой. Если твой рассказ правдив.
— До последнего слова, — кивнул мужчина.
— Тогда мне остаётся лишь повторить свой вердикт. И, чего ты сейчас хочешь? Мудрого совета? Утешения? Пинка под зад? Последнее могу даже выдать не в штучном экземпляре, — добавила Таня со смешком.
— Наверное, всё же совет, — чуть подумав, неуверенно протянул Павлов, — Понимаешь, мне кажется, что она всё это — про то, что мы не вместе — сказала не всерьёз. Словно пыталась убедить в этом не меня, а саму себя.
— Я тебе открою одну истину. Любовь — это серьёзно. Если она настоящая, конечно. Я в детском садике каждый день в нового мальчика влюблялась. Но это так, просто для тонуса было.
— Мужу только про свою бурную молодость не рассказывай. Может, я просто сам себе всё это придумал. Потому что привык везде видеть двойное дно.
— Двойное дно — это интересно, — заметила Таня, делая глоток давно остывшего чая, который они, собственно, и пытались пить, — У моей бабушки была шкатулка с двойным дном, сверху она хранила всякие скучные штучки, блестящие, но не сильно красивые. А внутри вот — там лежало только очень ценное, она это никому не показывала, даже мне. Может, у твоей Маши там тоже ценное?
— Что ты имеешь в виду? — не понял сравнение Павлов.
Таня посмотрела на него, как на идиота, после чего пояснила снисходительным тоном:
— То, что ты сам сказал — она пытается сделать вид, что всё классно. Выстроила вокруг себя стену, за которую не пускает никого, и заявляет всем и каждому, что счастлива жить вот так. Говорит тебе, что между вами только секс, и кичится своими отношениями с начальником, потому что там — тоже только секс. И на каждом углу твердит, что всё замечательно, это её выбор и он прекрасен. Нет ничего лучше свободы и так далее. Но за этой стеной, как под потайным дном, прячется маленькая девочка, которая просто боится, что все вокруг — враги, и каждый норовит причинить боль. Ей страшно любить, более того — она не верит, что это чувство может быть ответным. Ты, кстати, поступаешь точно также, — добавила вдруг Смыкалова.
Миша нахмурился:
— То есть?
— Ты делаешь вид, что всё замечательно, и расписываешь эти два года как «беззаботные». Но я знаю, что это не так. Вижу по твоим глазам. Ты пытался за это время построить отношения трижды. И каждый раз что-то получалось не по-твоему, и вы расставались. Или я не права?
Павлов кивнул. Да, он знакомился с девушками — с разными, по характеру, возрасту, взгляду на жизнь и даже фигуре. Мужчина пытался — ходил на свидания, кино, рестораны, подарки, но всё неизменно заканчивалось расставанием. Миша успокаивал себя тем, что у него просто не хватало времени на что-то, кроме коротких романов, да и Хан его барышень не жаловал. Но на деле всё обстояло несколько иначе — он не видел в девушках той невесомой искры, которая заставляла глаза светиться, а смех — переливаться колокольчиками. Они казались ненастоящими — искусственными, почти бумажными. И Михаил уходил.
— Они были…не теми, — нехотя буркнул мужчина.
— Они не были ей, не так ли? — дождавшись кивка, Таня улыбнулась, — Ну, вот ты, наконец, это и понял.
— Что именно? — недоверчиво протянул Миша.
— Что тебе нужно для счастья, дубина. Ты не нуждаешься в советах, потому что итак знаешь, как поступить. Ты доберёшься до её второго дна, добудешь это сокровище — и больше никогда не отпустишь. Я знаю тебя, Павлов. Ты упорный.
Доктор усмехнулся, не слишком убеждённый словами подруги. Но он хотел верить, что та не ошибалась. Подняв на неё глаза, он спросил:
— Ты правда в это веришь?
Подруга кивнула:
— Вы ведь оба живы. Значит, еще повоюешь.
*****
Знаете, в чём плюс бессонницы? В какой-то момент от усталости границы реальности размываются, и ты перестаёшь понимать, где заканчивается боль физическая и начинается душевная. Знаю, это было слабым утешением, но, как любил повторять Миша — за неимением горничной пришлось иметь беднягу дворника. Другими словами — пользуемся тем, что есть.
Я думала, что во второй раз пережить разрыв с Павловым будет проще — в конце концов, мы и вместе-то толком не были, да и вообще, я всё это уже проходила. Как же сильно я ошибалась. Ситуация была не похожая — было хуже.
Я отчётливо помнила прошлый раз. Не само расставание, а его последствия. Потому что первое время мне так или иначе приходилось затрагивать эту тему. Возникали вопросы, со мной пытались знакомиться другие мужчины, ну или просто так или иначе это всё всплывало. И когда малознакомые люди, которые не проживали это всё бок о бок с нами, спрашивали «сколько вы были вместе?», я никогда не называла точный срок. Потому что считала его неважным. Люди могут привязаться друг к другу за пять минут, через сутки сделать предложение и провести всю жизнь вместе. А бывают случаи, когда за десять лет вы так и остаётесь друг другу чужими.
Но я не врала. Ни единого раза. Я всегда отвечала неизменное:
— Недостаточно.
И это было правдой. Мне было мало его. Я им дышала. Миша заменил мне кислород и все жизненно важные органы. Я как-то подзабыла, что он был человеком, а не аппаратом искусственного дыхания. А людям свойственно уходить.
Но я пережила это. Думала, что стала сильнее, но оказалось, что нифига подобного. Потому что в этот раз чувство было такое, словно меня не отключили от аппарата, а просто вырвали нахрен лёгкие. С корнем. Оставив лишь глубокие рваные раны. И обиднее всего было осознавать, что я это сделала сама, притом — голыми руками. Точнее, словами.
Чтобы вы понимали — первые несколько дней я не вставала. Просто лежала на не разобранном диване, свернувшись в клубок, и плакала. Иногда спала — урывками, это было больше похоже на дрёму, нежели что-то большее. Тело отчаянно нуждалось в отдыхе, но стоило мне закрыть глаза, как меня словно накрывала волна. Мне было нечем дышать, и я вскакивала, судорожно глотая воздух. Как когда-то.