– Да, пожалуй, я сяду.
И я сел, а Кира, не задумываясь и не ожидая чего-то, быстро ударила вожжами коней и те побежали дальше, перейдя на быструю рысь. Сидя на фургоне я чувствовал каждую кочку, каждую неровность, каждую ухабину и задница моя отзывалась болью от каждого такого твёрдого прыжка, когда меня подбрасывало и жёстко опускало обратно на деревянное сидение.
Подумал вдруг о её имени. Кира.
– У вас имя девочки, а не старушки.
– Но когда-то я была девочкой и мне это имя подходило, неужели сейчас мне нужно его менять просто из-за предрассудков едва знакомого мальца?
– Да нет, просто решил как-то продолжить беседы, а получилось совсем глупо.
– Это точно, лучше не делай так больше, если у тебя нет чего-то конкретного, о чём ты хотел бы поговорить.
– Но у меня есть.
– И что же это?
– Вы. Кто вы такая? И куда мы сейчас едем? И что за это фургон такой?
– Сколько вопросов, но давай я попробую отвечать на них постепенно. Начнём сначала, кто я такая. Я Кира, как я уже сказала. Я уже старушка, как ты уже заметил. И я путешествую в этом фургоне уже тридцать лет, раньше путешествовала вместе со своим мужем, Гюнтером, а теперь путешествую одна. Куда мы с тобой едем? Мы едем с тобой куда угодно, или туда, куда занесёт нас свободный ветер.
– Ясно. Можно ещё один вопрос?
– Задавай.
– Почему вы считаете мой дом дырой?
– Потому что считаю его дырой! Мне не нравится твой дом, и знаешь почему? Потому что ты, Мирт, бежишь оттуда, а я тебя спасаю.
И я заткнулся, бесспорно принимаю логику слов Киры. И наш путь начался.
Несколько дней подряд мы путешествовали в её фургоне, не заезжая в города и деревни, останавливаясь под открытым небом, спали у костра, когда не было дождя и ветра, в иных случаях ночевали в фургоне, который внутри оказался весьма вместительным, ведь в нём хранилось несколько объёмных сундуков с вещами, таких длинных и широких, что мы на них и спали, постелив пару толстых одеял поверх.
Всё было хорошо и эти три дня прошли спокойно. Мы разговаривали с Кирой обо всём, в частности о моём доме и родителях. Я поведал ей почти всю свой жизнь. Она была хорошим слушателем, но не спешила раскрываться передо мной, а я и не давил на Киру, пусть она сама решает, что хочет рассказать, а что вольна скрывать.
Вся эта жизнь в поездке была пропитана свободой, той самой свободой, когда сам выбираешь как тебе жить, что тебе говорить, что носить и куда идти.
И так продолжалось ровно до того момента, пока не наступило полнолуние. Вернее, всё произошло за пару часов до него, когда был прекрасный закат, мы уже разбили небольшой лагерь и разожгли костёр на ночь, когда Кира вдруг подошла ко мне с верёвками в руках и сказала:
– Идём к дереву, Мирт, сегодня ты проведёшь ночь связанным и пусть мне это и не нравится, но по-другому я не смогу спать спокойно.
– Потому что я Зверь? – несмотря на полное понимание ситуации, я не смог сдержать обиду, и эта обида отразилась в моём голосе.
– Именно так, Мирт. Потому что ты Зверь, и если ты сейчас не согласишься на это, то дальше будешь путешествовать один.
В этот момент во мне взыграла гордость.
– А если и так?
– Хорошо, я не держу тебя! Можешь уходить прямо сейчас, но уходи как можно дальше, ибо если произойдёт что-то страшное этой ночью, и ты нападёшь на меня… я не буду сдерживаться и один из нас умрёт, потому зверь может быть неуправляем!
– Он лишь недавно пробудился во мне и пока поддаётся моему контролю!
– Это ничего не меняет. Либо ты соглашаешься, либо мы прощаемся, но также имей ввиду, что ты останешься один, тебе будет негде укрыться, у тебя нет денег и ты не в состоянии защитить себя, в тех случаях, когда Зверь будет отсыпаться.
Как же я ненавижу такие моменты, когда вся вера в человека и уважение покрываются трещинами сомнения, как какой-нибудь глиняный кувшин, перед тем как развалиться на части. Можно этот кувшин попытаться скрепить, намазав глиной и повторно обжечь, но в большинстве случаев сосуду конец, как конец и дружбе, когда своему близкому другу перестаёшь верить. И сейчас надо бы по-хорошему уйти от Киры куда-нибудь и продолжить свой путь одному, но я не готов и вряд ли долго протяну, именно поэтому я и говорю:
– Хорошо, я согласен.
И мы вместе идём к здоровенному дубу неподалёку, так чтобы Кира видела меня, сидя у костра. И она крепко привязывает меня к стволу, оставляя одного, но перед тем как уйти как-то грустно бросает через плечо: