— Не понимаю, как вам в голову пришло ребенка на край света тащить? Сахалин! Страшно подумать! Там при царизме каторга была. Разве в хорошем месте каторгу устраивают? Остров! В ледяном океане! Суровый климат! И с продуктами там наверняка плохо. В Киеве — фрукты, овощи. Витамины! Будете ее там чем попало кормить. Загубите ребенка!
Елизавета Евсеевна подхватывала:
— А про здоровье Нины вы забыли? Ангины бесконечные. Доведете ребенка до ревмокардита!
Авторитет Елизаветы Евсеевны в вопросах этиологии Нинкиных болезней, равно как и опыт Ревекки Евсеевны в вопросах рационального питания, были несомненны и подкреплены уважением родственников и соседей. Но решающими стали слова Лели:
— Оставьте Нину в Киеве на год. Я помогу, и Лера с Женей в школе за ней присмотрят. Устроитесь на месте, там видно будет.
И Нина осталась в Киеве, а родители с Федором поехали на далекий остров в Тихом океане, за тридевять земель.
В школе приняли хорошо. Визитными карточками Нины были отличницы, умницы, красавицы и общественные деятельницы — троюродные сестры. Лера первого сентября пошла в восьмой класс, Женя — в выпускной, десятый, а Нина — в шестой. Школа неофициально считалась элитной, потому что в те времена все были равны. Но как-то так получилось, что именно в ней, славящейся своими традициями и сильными учителями, преимущественно учились дети из интеллигентных семей.
Добежать можно было за три минуты. Правда, не разрешали пролезать за мусорными баками и сбегать вниз по крутой тропинке. Если бабушки смотрели вслед, приходилось идти длинным путем и спускаться по трем пролетам каменной лестницы. После пятидесятикилометровой тряски на жестких рессорах военной машины это было сущей ерундой.
Лишь одно обстоятельство было совершенно немыслимым: в школе, в целях эксперимента, был введен обязательный продленный день для всех учеников без исключения с первого по седьмой классы. У большинства дома были неработающие дедушки и бабушки, а у Нины — целых две, но это не считалось уважительной причиной для отлынивания от ненавистной продленки. Справедливости ради надо заметить, что группу продленного дня в Нинином классе вела очень хорошая, пожилая и добрейшая учительница; кормили в школьной столовой весьма неплохо завтраком, обедом и полдником; во время прогулок организовывали игры и экскурсии. Но все равно — домой хотелось! Очень утомительно было проводить в казенных стенах целый день.
Счастье еще, что шестиклассников днем не укладывали спать: такого оскорбления, низводящего взрослых людей на уровень неполноценных малявок, Нина бы не перенесла. А ведь на первом этаже располагались спальни, после обеда туда загоняли несчастных детей с первого по четвертый классы, занавешивали окна и двери тяжелыми бархатными пыльными шторами темно-вишневого цвета и заставляли по-настоящему закрывать глаза. Ужас!
Нина пыталась поначалу избегать обязательной продленки, выдумывая то небывалую головную боль, то необходимость сопровождать очень-очень старую и немощную бабушку в поликлинику, но воспитательница быстро раскусила ее хитрости. Принудительное лишение свободы было довольно унизительным. Особенно потому, что она уже достаточно выросла, чтобы в ее жизнь вошла настоящая любовь.
Любовей было несколько. Три старые и одна новая. К старым относилась преданная и верная привязанность к тете Леле и троюродным сестрам — Лере и Жене. Нина никогда не уставала восхищаться их бесчисленными достоинствами.
Туда же можно причислить почти патологическую зависимость от книг и сладкого. Одно без другого теряло смысл; вместе они вошли в жизнь Нины так давно и прочно, что начала она уже и не помнит. Символичным можно считать и то, что все три элемента — книги, сладости и Нина оказались в тесной и темной проходной комнатке, где на ночь раскладывали ее кресло, напрочь перегораживавшее вход и выход. В ногах стоял книжный шкаф, плотно набитый сокровищами: подписными изданиями Чехова в серых обложках, Льва Толстого в пестрых оболочках из тонкой, вечно рвавшейся бумаги, Алексея Толстого в желтых твердых переплетах, Гоголя — в темно-зеленых, с выбитыми барельефами, Шолом-Алейхема в светло-коричневых, Бабеля, Маршака, Достоевского, Бунина, Куприна.
Из сочинений Куприна был изъят и надежно спрятан шестой том, содержащий скандально известную «Яму». Поначалу наивная Нина думала, что кто-то взял почитать и не вернул, но у всех одноклассников, имеющих подписку, шестой том также отсутствовал. Результатом родительской заботы о чистоте детских душ стало курсирование по рукам запрещенного произведения, легкомысленно забытого кем-то из взрослых на полке, и чтение ночью украдкой, под одеялом, при свете электрического фонарика, прилагавшегося в комплекте к злополучному тому.