Отпусти
Тем вечером как никогда раньше мне хотелось испытать всю радость одиночества. От постоянного потока людей и разговора с ними к концу дня опухали и уши и язык. Хотелось просто побыть наедине с самой собой. Отключив в квартире все блага цивилизации, связывающие с внешним миром, забралась с кружкой кофе на подоконник. От сочувствующих и сострадающих не было отбоя. Все они были уверенны, что от общения с ними мне обязательно должно стать лучше, но видимо и не подозревали что своими словами «поддержки» и разговорами о том каким чудесным мальчуганом он был, только бередят душу и делают хуже.
Врожденный порок сердца стал и диагнозом и приговором, но оставалась надежда в виде пересадки сердца. Я искала деньги днем и ночью, доставала их всеми правдами и неправдами. Родственники, друзья, знакомые, соцсети, благотворительные фонды - перепробовала все. Сейчас ненавижу себя за это - сыну становилось все хуже, а он все чаще оставался без внимания родителей, сбившихся с ног в поисках денег. Мы любили, сочувствовали и жалели его на расстоянии. К моменту, когда деньги были собраны сыну стало совсем плохо и он уже семь дней лежал в больнице и времени оставалось все меньше.
Уже в палате, ночью накануне операции мы с ним долго не спали - разговаривали. О чем? Да обо всем. Он обнял меня худенькими ручками, сказав, что я самая лучшая мама, а потом добавил:
-Мама я боюсь, что не проснусь
От этих слов все внутри похолодело, но виду подавать было нельзя. Никак нельзя. Я попыталась его убедить в том, что этого не случится, и он обязательно проснется. А следующим летом как он мечтает, съездим на море. Похоже, он мне не поверил, да оно и не удивительно, я и сама не была до конца в этом уверена.
Уже в следующую секунду он спрыгнул с кровати и, выключив свет, направился к окну.
-Мама иди сюда я тебе что-то покажу.
-Ну что тут у тебя, - сказала я, опершись на подоконник.
-Смотри, - он указал на небо, - видишь эти пять звездочек?
-Вижу.
-Я хотел бы жить там.
- Почему? - хорошо, что в палате темно было, и он не видел, что сами собой потекли слезы.
-На небе они мне нравятся больше всего, - обняв его крепче, я полной грудью вдохнула запах его волос.
-Пойдем спать, завтра важный день.
С раннего утра шла подготовка к операции. Я все откладывала момент прощания, а потом когда все же решила что все-таки нужно сказать ему «Пока сынок. Все будет хорошо. Я буду ждать тебя в коридоре», было уже поздно. Операция шла бесконечно долго. Или мне так показалось. Вместе с мужем не находили себе места. Не было ни одного занятия способного не то что суметь переключить, а хотя бы отвлечь. А потом вышел какой-то врач и мрачно сказал: «Вашего сына больше нет». По телевизору часто показывают, что после объявления плохих новостей, героиня обязательно падает в обморок. Со мной этого не случилось, а жаль. Я просто стекла по стенке, не имея ни желания не возможности принять то, что случилось.
Как так?! Ему только неделю назад исполнилось пять лет. И в этой бесконечной беготней за деньгами мы его даже отметить толком не смогли.
В ту минуту у меня было чувство, будто бы меня рассекли надвое. А кровь почему-то не вытекала, не давая умереть в ту же минуту. Муж был рядом, что-то говорил, а я не слышала ни слова. А потом наступила пустота. Полная, идеальная и стерильная пустота. Жизнь была везде кроме созданного мною вокруг себя невидимого вакуума. В нем не было ничего кроме скорби - безвоздушное вернее бызсыновье пространство.
Ни до похорон, ни во время я не проронила ни единой слезинки. Просто не могла и не хотела делить с мало знакомыми людьми свою боль. В это город мы переехали совсем недавно, а друзья так быстро не появляются. Как же наши родители? Да все просто - родители мужа меня не приняли сразу, и им было все равно, а я была поздним ребенком и они уже умерли. Да, наверняка нашлись те, которые говорили: «Какая странная мамаша! Ей, наверное, все равно раз она даже не плакала». Но играть на публику или доказывать кому-то, что я не индюк просто не собиралась. Я не сидела с ним рядом всю ночь, даже не смотрела на него, когда он лежал внутри, маленький и беззащитный. Хотелось запомнить его живым.
А потом все было как в тумане. Люди. Снова люди. Много людей. Пришлось уйти работы. Стало только хуже. На кладбище проводила все больше времени, гораздо больше времени, чем дома. Просто приходила к нему, садилась на скамейку и молчала. «Недолюбила, недодала, уделяла мало внимания» - вот все о чем могла думать.
В ночь на сорок дней мне снилось, что он умирает снова и снова. Я просыпалась в холодном поту, а, едва заснув, опять видела, как он угасает. Нет ничего хуже и больнее чем видеть смерть самого близкого и родного человечка, тем более столько раз.