Он проснулся около пяти утра в панике. Его первой мыслью было: «Ну, точно, все как раньше». Но сердце теперь билось как бешеное. К тому же он ощущал головокружение, его немного разворачивало из стороны в сторону. «Все как раньше», — сказал он себе. Рот изнутри был словно обложен лунным грунтом, вычерпнутым из какого-нибудь кратера. Он отпил воды из стакана, стоявшего у кровати. При этом он говорил себе: «Выпью-ка я, пожалуй, воды». Любое предложение можно было набить словами, и оно принимало гигантские размеры, но означало по-прежнему то же самое. «Выпью-ка я лучше, пожалуй, сначала немного воды». А следующей его мыслью было: «Однако мне, вероятно, наверное, к сожалению, снова придется лечь в больницу». «Однако, вероятно, наверное, к сожалению» — слова как древесные опилки. «Ведь это, возможно, на сей раз в конце концов все-таки серьезно». Он рассмеялся. Нет, дальше так действительно продолжаться не может. Ха-ха, нет, не может. Два дня подряд в непрерывном страхе — такое бывало и раньше. Бывали и целые недели. Однажды страх не отпускал его целый год. А кроме того, потом он все равно не прекращался. Но дальше так продолжаться не может. Он прижал к глазам кулаки и заставил себя «прервать цепочку этих мыслей». Эту стратегию — прерывать цепочку навязчивых мыслей — он тоже почерпнул на интернет-форумах. Там к ней прилагались даже диаграммы. Представь себе, что твои дети утром обнаружат тебя мертвым.
Он сказал себе: «На самом деле я же могу двигаться и произнести все предложения, которые мне задают. Значит, это не паралич». Он попытался сфокусировать мысли на каком-то приятном представлении. Но потом осознал, как упорно, непрерывно фокусируясь на себе самом, копается в себе, точно сжатый кулак натягивая честную, неповинную кожу на лбу. Ну просто золотое чело, на нем просто солнце всходит! Отвратительно! Он беспомощно огляделся в поисках одежды, которую ему все-таки, вероятно, наверное, возможно, в конце концов, для начала придется взять с собой в больницу. А еще зубную щетку, точно. Раньше, когда он сам еще ходил в школу, мать зимой каждый день гладила ему что-то из одежды. Ранним утром, прежде чем его разбудить. Чтобы он, одеваясь, чувствовал на себе что-то теплое. Он никогда не знал заранее, что именно она погладит, иногда она выбирала брюки, иногда рубашку, несколько раз даже носки, хотя обычно носки вообще не гладят. Он до сих пор живо помнил неестественное, сухое тепло, которое тотчас же впитывалось его мерзнущим по утрам телом. А закутанные люди на улице сгребали лопатами снег, выпавший за ночь, со всех сторон он ощущал заботу, город представлял собой что-то вроде часового механизма и был его союзником. Он никогда ни с чем не оставался один на один.
«Пора вставать, пора вставать». На будильнике у него за спиной обозначилось время, 5:17. Он хотел сравнить его с тем, что показывали наручные часы, но не мог к ним прикоснуться. Он покачал головой, трижды сильно ударил себя кулаком в грудь, попытался еще раз, но всё без толку. Это было невозможно. Часы были холодные, невыносимо гладкие и сплошь облепленные болезнетворными бактериями. Уж лучше тогда просто взять и повязать себе шею трамвайными поручнями! Осторожно, стараясь не делать размашистых движений, а прижимать руки к телу, как тираннозавр передние лапы, он оделся и включил ноутбук. Батарея за ночь разрядилась. Закрыв глаза, тяжело дыша и еле-еле сохраняя самообладание, он раскрутил кабель и вставил вилку в розетку. Поверхность кабелей! Кто только выдумал такое! Но через некоторое время компьютер заработал. «А я ведь давным-давно утратил самообладание», — сказал он себе, с видом соучастника потирая руки.
За окнами светило солнце. Мальчики еще спали, шел обратный отсчет. А на небе ни облачка! День наверняка выдастся жаркий. Он подумал о креме от солнца, о защитном факторе, указанном на флаконе. К сожалению, он не помнил его наизусть. Посмотрит позднее. «Значит, я собираюсь что-то сделать», — подумал он, мысленно подчеркивая каждое отдельно взятое слово. Когда он представил, как будет выдавливать зубную пасту из тюбика, у него перехватило горло. Внизу на перекрестке стоял туристический автобус, а рядом с ним наверняка пощелкивали светофоры для слепых. Хотел бы он сейчас увидеть улитку, где-нибудь на земле, среди травинок и комков рыхлой почвы. В супермаркете напротив, как всегда, что-то покупали здоровые люди. Целый автобус здоровых людей.
В раковине он сжег денежную купюру. Потом зачерпнул пригоршню жирной цветочной земли из одного из больших горшков, стоявших у него в спальне, и — нет, все же не посмел бросить ее на постель. Он вспомнил о пластинках и том звуке, который они издавали, если провести ногтем по спиральным канавкам. Он высыпал немного земли на ковролин на полу спальни. Потом растер землю. «Я еще не опускаю руки, — сказал он себе, — все еще не так плохо». Чтобы удалить такое пятно, всегда требовалось невероятно много времени. «Поставить себе какую-то цель». Разбросать землю. Предаться скорби. Вообразить золото. Разглядывать электрические провода. Потом ему пришел на память загубник, который используют при лечении электрошоком. Как бы ему хотелось иметь такой — вроде тех, что он видел по телевизору! Через него можно дышать. С ним не откусишь себе язык. Вошел кот и обнаружил на полу следы земли. Под сильным впечатлением от увиденного он принялся обходить их, тщательно обнюхивая, а потом поднял глаза на Цвайгля. «Пожалуйста, отвези меня в больницу», — сказал Цвайгль коту.
Всю ночь его мучил страх, страх, страх, страх, от него, наверное, можно умереть, просто от нервного перенапряжения. А слюна вытекала из открытого конца загубника, да, вот как это работает. Он сходил за бумажными носовыми платками и за стаканом теплой воды. Так вывести пятно будет трудно. На улице совсем рассвело. Светофоры на перекрестке возвещали воскресенье. На их табло мерцали человечки. Отчищая пятно, он представлял себе, как будет излагать психотерапевту «всю эту историю». Эту сцену он разыгрывал в своем сознании, перенося ее на несколько лет в будущее. А потом, постепенно, тебя бросают все друзья. Они больше не в силах это выносить. Ночные звонки, бесконечные обвинения. Все это нетрудно себе представить. Он взглянул на часы. Пройдет еще примерно два часа, и он сможет пойти в комнату к Феликсу и вкратце объяснить ему, как он себя чувствует.
Ну да, вот именно, цветочная земля действительно не отчищалась, пятно только становилось немного бледнее. Надо же. Зато от бумажных носовых платков отделялись волоконца, такие мерзкие, что прикоснуться к ним было никак невозможно и приходилось отодвигать их в сторону локтем. Кстати, нельзя укусить себя за локоть. Цвайгль пребывал в совершенном одиночестве, и потому мог быть абсолютно честным с самим собой. Может быть, кто-то из мальчиков заметит пятно, и ему сделается не по себе. С другой стороны, это было всего-навсего пятно, ничего страшного. Стыд, который он испытывал, прятался от него, словно за облаками. «Значит, я сошел с ума», — подумал он, но мысленно произнес эту фразу успокоительным тоном, почти нежно. Он высыпал еще немного оставшейся земли с ладони на ковер. Ему было холодно, зато желудочный сок жег ему глотку. «Протуберанец», — тихо проговорил он. Такого невыносимого страха он не испытывал еще никогда.
Из ванной долетели вопли и шум борьбы. «Ты как маленький! — кричал Феликс. — Ты похож на пончик!» «А ты на дерьмо!» — взвизгнул Майк. Он попытался сказать еще что-то сквозь слезы, и это прозвучало как-то уродливо и дико. «Вау, как оригинально», — откликнулся его брат. Дело дошло до драки, впрочем, ударами они обменивались нерешительно и не особо стремились причинить друг другу боль. Поссорились они из-за самого удобного места у зеркала. Цвайгль не вмешивался. Но после этой вспышки гнева стал внимательно наблюдать за Феликсом. В конце концов, в этом было что-то иррациональное, поднявшееся на поверхность из глубин души. А еще ему нравилось это целеустремленное устойчивое смятение, в которое мальчик пришел тотчас после драки, нерешительно замирая перед всеми вещами, так или иначе свидетельствовавшими об очертаниях его собственного тела: перед зеркалом, одеждой, ботинками. В сущности, он предпочел бы стать его другом, его товарищем. Таким огромным псом, размером с теленка, или колли, с которой можно резвиться, носиться, играть. Возможно, мальчик ощущал в его присутствии этот попутный ветер, уносящий в могилу. Край плоского земного диска, с которого низвергается водопад. «Если бы я смог сейчас изобразить в красках, как мне плохо, — пригрозил Цвайгль им обоим, — вот тогда бы вы у меня посмотрели». Кот жалобно мяукал в прихожей. Цвайгль горько рассмеялся и вышел.