Меня зовут Сара Мартингаль.[59]
Мы встретились с Вами на скамейке в парке перед музеумом, когда Вы ходили с работы в домой. Минуты, проведенные вдвоем на этой летней сидячей месте, впечатались ко мне в память, что хотя за годы бежит и утратила какое-то время, но как будто вчера они были начертаны в звездах. Всё это наверное в высокой кой мере приводит Вас всмятку. Однако я хочу Вас уверять, что я искренняя в своем сообщении к Вам спустя столько много лет. Уже тогда я совершенно с полной и абсолютной ясностью уверовалась в то что Вы создавались для меня, так как в Вашу манеру себя вестись я влюбилась полностью и целиком. Я тотчас пропогибла. Однако Вы никогда не узнать мое имя. Сколько лет Вас сейчас? Прошлой зимой возможностью исполнялось около шестьюдесятью. Или немножко шажочков меньше. В моем воспоминании кристально-ясный сохранилось образ необузданной прически на обочине дорог через короткий парк за памятной площади, где Вы он сидит на скамейке и ждет кто знать кого после столь долгой времени еще откуда. И тогда, в первый раз, да actualy[60] в тот день я была взволнована и беллая и должна взять лицо в руки, когда я приселась рядом с Вами, предвестие того, что мои туфли промокли, были в дождевых лужах прямого бульвара по левое плечо прямо до кладбища, от которого я пришла, атмосфера словно бы в voskresenye.
Действительно воздух была чист и свободен отмытый вялым дождем и от башенных часов доносились удары колокола качающегося airborn,[61] приглашение прохожим к взгляду на запястье их часы под солнцем. Середина июня, Вы вспоминать? Теперь может быть.
Жарким этот день не быть в беззвучной волнении садов, свежий, длился он после расстройства короткого ливня, но мы оба в несколько более легкой одежде со мной в летнем платье с прозрачными для взора бретельками а Вы в пуловере более легком чем обычно можно на Вас наблюдать в этом сияющем календарном месяце. Неделя очень Highlight[62] лотерея фортуна. Легендарная изобретательность просто двоих людей, которые приближаться к себе и знать друг друга уже по ежедневному виду, здороваться привычным кивком на протяжении нескольких секунд, за взглядыванием следует кратчайшая улыбка, вдвоем на расстоянии двоих незнакомцев благосклонная и легкая через день. Потом и первый разговор, и ах, и Ваша расческа, которая то и дело выскальзывала у Вас из нагрудного кармана и мои опыты поднять ее для Вас, что я охотно совершала несмотря на мокрые от дождя надежды, в которых я находилась. Вы возблагодарились перед меня и Ваша радость была беседоваться несколько минут, ослабленная я и непостижимый и свободный тот. Руки лучей послеполуденное солнце содержали колокольни над рекой в их там была колыбель розового цвета, почти слишком нежного, и именно в воспоминании столь мучительно это «О» фигур мадонн в Санта Мария Маджоре.
Отсюда намекается мой вопрос на Вас, откуда взимается Ваша определенность из зарабатывания средств к существованию так близко от музеума, может быть, точка отпуска для обеденного перерыва? И мне сохранился в памяти Ваш ответ: однако ведь, что я совершенно правильно догадывалась, обеденный час в проведении света и омытого дочиста воздушного пространства и окружное присутствие высоких зданий в тени neighborhood,[63] так что земля в ее жаркой коже не столь тяжким бременем ложится на гомункулуса.
Печальнее и в значительных зонах ограниченнее, в то время как призрачно, есть лето до полудня, сказали Вы, вознамерившись откусить кусочек сэндвича, держимого в руке. И Вы поведали мне, в то время как я слушала, что существует звуковой барьер времен внутри музеума, который соблюдают все сотрудники и начальники, и даже директор, которого имя мне не вспоминаться более, но его изображение на почтовой марке мне кажется полвека тому назад еще возросла в цене путешествовал по полконтиненту. Так строго поделены времена перерывов, да и полуденные колокола — не надежная гавань решения запертых ворот Музеума Труда, так строго, сказали Вы мне. И я сказала, что мне знакомы эти процессы.
А Вы: Это также хорошо уйти прочь от моих картин в свободу, которые я копирую для этого College-of-the-Arts.[64] (На каком акценте Вы тогда говорил? Он звучит у меня в ушах, но нельзя сказать, откуда, так много есть разных возможностей). Сейчас это Брейгель и копия детских игр, сказали Вы, на этот момент предоставлены из авторства другого музеума. А еще нидерландские пословицы, сказали Вы, и есть моей работы прямо в это мгновение мольберта в нескольких отдаленного от нас в тихом уголке затемненной комнаты открытия выставки. Я никогда не слышала лекцию одного человека, такого рода как Вы некогда в тот день взять на себя за труд прочитать. Полнота, безвременность! Я поспрашивала Вас за многочисленные картины Вашей внутри сферы Вашего вступления — потом Вы были так взять за руку мою и меня руководили к непостижимым вратам напротив того музеумового парка в конце. Тут Вы сказали, там внутри собрание портретов королей, чуду в истории, короли и королевы, что что-то подобное есть мы обязаны столь же им, сколь и чуду биологии, одноклеточных и ластоногих, чудесные познания физики и все-же-предмет искусства-в-сотворении пред Господом. Вы можете наверняка думать уверенно, что в тот день я пошла домой в исключительной эскадрилье облаков Ваших голосов.
И что потом я намеренно пошла к парку, каждый день, для с целью того, чтобы видеть Вас, возжаждуя только этого каждый новый. Всегда, всегда, и Вы умели что-то для меня транспортировать. Рассказывать о ландшафтных картинах, напримерно, и издревле, или также полные затмения Солнца перед ратушей этого года наблюденные сквозь зеркальные очки из картонных морщин на лицо. У меня так часто рот был открытый как я внимательность была рассказам в молчании слушать часы. Вы постигли меня со словом о физике сегодня во времени и о подвешенности всех теорий, или таких, как Вы мне нашептывали, что гребцам на космическом корабле будет показываться, что они не в опасности, когда они наймут к краю черной дыры в пространственной субстанции Вселенной — в то время как так что в стоящих вне системы наблюдательных инициалах видит, что он стоит тихо, космический корабль в вечности. Как свеча, сказали Вы, только не колышется и не мерцает.
Употребление моего личного имени было мне едино с начала, вот только Вы избегались привести Ваше. Я менее редко спрашивала по мере того как время удалялось вперед к тому происшествию, которое теперь разоблачится как истинная причина моего письменного писания к Вам через большое пространство земного шара до Вас. Вы помните? Начало дня над часом в конце августа вписан, ожидание на жаре початое и без Вас. Пока Вы не пришли и вследствие я вежливо повлияла на Вас все-таки не заставлять меня ждать на протяжении полудня. В шутку. Но туда Вы внезапно очень серьезны и держа мою руку и прижимая к щеке, чувственный фарватер и мне едва ли недоставало до слез в моих глазах. У меня есть квартира, сказали Вы, в непосредственности от парка, в тудашнем направлении я вследствие пошла и более не забуду этот вечер, от воспоминания. Снова Вы говорили в таком мягком и звучном настроении также о физике.
Возвратный путь потом стал для меня исполнен одновременно тягостности и исцеления. Каждый шаг приблудной тоски некий easier.[65] Почки ожидания чисто и богато в ночи беспокойно проведенной ожидая опять до утра, потом внутри Парк-Музеумного парка в нем. Тут Вас больше не было здесь. Нигде. На скамейке, нашей, больше нет и произвольно также вокруг здания, туманны мои глаза, и предчувствие, какой конец получить эта история.
Ни единого дня в последующие недели и луны, когда я могла бы мочь увидеть Вас в области скамейки, ни более в солнцевороте, которое стало слабее, двигаясь к осени, потом догорел дневной жар и зима и первые симптомы новы в теле. Я была поникла, очень, мои волосы седеть я прошла эту стадию, ах мой прежний спутник-незнакомец, определенный как и это другое внутри радиуса солнечной системы, увы.
59
Мартингал — математический термин, заимствованный из теории случайных процессов; им описывается такой случайный процесс, при котором лучшим предсказанием его поведения в будущем является его нынешнее состояние.