Только посмотри на его лицо, на лихорадочные красные пятна, на приоткрытый рот, на коротко остриженные волосы. Сколь он отчаялся, сколь безутешен. С каждой новой гробницей, что мы воздвигаем в память о нем — а каждое поколение, открыв для себя сострадание, в этом смысле, ей-Богу, делает всё, что может — мучащий Эльпенора ужас, казалось бы, должен отступать. Но Эльпенор остается ненасытным. Сколько еще гробниц ему нужно? Некоторые полагают, что робость его давным-давно, как у нас говорят, «достигла вселенских масштабов», и все усилия теперь напрасны. В 1955 году у двенадцатилетней Садако Сасаки из Хиросимы диагностировали тяжелую форму лейкемии. Однако, согласно древней японской легенде, боги исполнят желание того, кто сможет сложить из бумаги тысячу журавликов. Садако попыталась это сделать и успела смастерить тысячу шестьсот. И умерла осенью того же года. Именно эти дополнительные шестьсот журавликов Эльпенор, как бы мы этому ни противились, требовал себе в утешение. Бедный Эльпенор, несчастный друг!
ФРАУ ТРИГЛЕР
Большинству людей фрау Триглер нравилась. Хотя она работала не всю неделю, а только по вторникам и пятницам, никто из школьников, посылаемых к ней в медицинский кабинет, никогда не выходил оттуда грустным или испуганным. В руках они обычно держали маленькие леденцы на палочке, которые фрау Триглер раздавала особенно храбрым детям (то есть тем, кто плакал), и с ними возвращались в класс. Даже на учеников, страдавших избыточным весом или обнаруживавших иные физические недостатки, она никогда не нагоняла страху и не рисовала им угрожающие картины будущего, возможного следствия их нынешнего пренебрежения собственным здоровьем. Некоторые учителя полагали, что она обращается с учениками слишком уж мягко. А кое-кто утверждал, будто на стене возле медицинского кабинета целую неделю красовался непристойный рисунок, схематично изображавший фигурку в сестринском чепчике на голове и с двумя буквами «О» вместо груди под разведенными под прямым углом ручками, пока его, наконец, не стерли. Ну, хорошо, фрау Триглер ведь работала всего два дня в неделю, и, скорее всего, рисунок этот даже не успела заметить. А если и заметила, то не в ее характере было немедленно выходить из себя из-за какой-то глупой шутки.
Странно, но спустя недолгое время она все-таки вышла из себя — узнав, что ее ставку сократили. Школа больше не могла позволить себе иметь в штате медицинскую сестру и школьного психолога. А поскольку «школьным психологом», к счастью, состояла учительница, которая всего-то жертвовала несколькими часами своего свободного времени, чтобы обсуждать с детьми мысли о самоубийстве и проблему домашнего насилия, выбор перед руководством школы стоял несложный. Фрау Триглер сообщили, что она может доработать до летних каникул, а потом ей, к сожалению, придется уйти. И тут она, как уже было сказано, вышла из себя и пригрозила директору подать жалобу. В самые высокие инстанции. Директор на это отвечал, что, конечно, пожалуйста, пусть жалуется, он тоже предпочел бы, чтобы она осталась, но бюджет школы этого не позволяет, что поделать. После этого фрау Триглер начала выносить всё из медицинского кабинета. Она не стала дожидаться, когда пройдет несколько недель, оставшихся до конца учебного года, а тотчас же принялась освобождать помещение от инструментов, оборудования и личных вещей. Много раз спустилась она с картонными коробками по лестнице с третьего этажа во двор, а оттуда к своей машине, всегда припаркованной на одном и том же месте. Все школьники знали ее автомобиль, на заднем стекле которого висела голова Барта Симпсона с присоской на носу.
Через три дня после того, как медсестра получила уведомление об увольнении, она освободила кабинет от большинства находившихся там предметов. В некоторых случаях руководство школы даже не было уверено, принадлежат ли эти вещи лично ей, но никто не вмешивался, потому что многих терзали угрызения совести. Встретив фрау Триглер в коридоре, учителя опускали глаза. Школьная жизнь и без того изобиловала стрессами, ученики и так выматывали нервы, лишая последних сил, тут уж не до того, чтобы остановиться и выразить сочувствие обиженной медсестре. Однако некоторым бросилось в глаза, что никогда еще они не видели фрау Триглер с таким серьезным и даже мрачным выражением лица.
Томас Гергер побывал в кабинете фару Триглер три раза в жизни. Первые два — во время обычных медосмотров, когда учеников взвешивали, определяли индекс массы тела и тому подобный вздор, после чего, на прощанье, фрау Триглер сказала ему несколько на удивление теплых слов, которые его очень и очень обрадовали. А в третий раз — когда разбил губу. Не просто разбил, а прямо-таки рассадил, на бегу наткнувшись на створку открытого окна прямо у кабинета химии. Остальные школьники чуть не обмочились от смеха, но потом увидели кровь. Одна из учительниц отвела Томаса к фрау Триглер, к счастью, это произошло в пятницу. Кто бы ни придумал эту странную систему с двумя рабочими днями в неделю, в этот день его поминали добром. Фрау Триглер очень внимательно осмотрела окровавленное лицо Томаса, более того, сначала она только и делала, что поворачивала его голову, придерживая за подбородок большим пальцем в резиновой перчатке и едва ощутимо нажимая тут и там. Потом она прочистила и продезинфицировала рану, заодно пошутив, какие ужасные неженки девочки из вторых классов (Томас был уже в третьем), когда она обрабатывает им порезы и царапины дезинфицирующим раствором. Да уж, с девочками, наверное, вообще легко не бывает. Томас кивком выразил свое согласие, но не произнес ни слова, потому что от боли, пронзавшей его лицо, по щекам у него так и текли слезы. Удерживая его голову в одном положении, она еще раз внимательно его осмотрела. Потом еще раз продезинфицировала рану. Увидев похожий на ножницы инструмент, который фрау Триглер извлекла из металлической коробочки, Томас содрогнулся. Всего один шов, ничего особенного, пояснила она. Потом почти ничего не будет заметно, настоящего шрама не останется. Хотя шрамы, конечно, украшают, сказала она, принимаясь за работу. Ну, не то чтобы украшают, но облагораживают. Она сделала ему небольшой укол в уголок рта, обеспечив местную анестезию, и занялась делом. Томас тихо поскуливал, но в остальном держался мужественно. Фрау Триглер сказала, что потом он может полежать у нее здесь, прийти в себя. Проколов ему кожу в двух местах, она продернула жесткую нить и зажала ее смешной металлической скрепкой, похожей на крошечный птичий клювик, но по крайней мере боль прекратилась. Когда она закончила операцию, Томасу действительно пришлось немного отлежаться. Под голову она подсунула ему небольшую подушечку. Потом спросила, не позвонить ли его родителям. Но, в сущности, ничто не мешает ему вернуться на занятия, это ведь всего-навсего маленькая ранка, такому пустяку не под силу выбить молодого человека из седла. Фрау Триглер использовала именно это выражение, «выбить из седла», и Томас улыбнулся. Улыбка его выглядела так, словно он держал монету за нижней губой.
Пока он лежал с закрытыми глазами, постепенно приходя в себя, фрау Триглер посмотрела его карточку в базе данных. Там значилось, что отец его умер два года тому назад. Мать работала.
Весь день она ходила с картонными коробками вверх-вниз, поэтому не было ничего удивительного в том, чтобы встретить фрау Триглер во дворе после последнего, шестого урока. Нескольким старшеклассницам, которые в последнее время заходили к ней жаловаться на слишком обильные месячные и с тех пор считали эту взрослую женщину кем-то вроде тайной союзницы, она махнула рукой, с трудом удерживая коленом очередную коробку. Девочки захихикали и замахали ей в ответ. Томас, лицо которого действительно не облагораживал никакой шрам (способность молодых тканей к регенерации не перестает удивлять), одним из последних вышел из школы и зашагал по двору. Он всегда ходил через задний двор, по учительской парковке и сквозь величественную изгородь из поставленных друг за другом мотоциклов, срезая таким образом путь к автобусной остановке. Фрау Триглер окликнула его: