— Зачем ты все это позволяешь… — начала было Юлиана, но потом только презрительно фыркнула и отвернулась.
Ее сестра отошла посмотреть на кроликов. Она просунула пальцы сквозь отверстия ячеистой изгороди. Зверьки двигались по клеткам рывками, словно слишком медленно передаваемое в режиме реального времени видео. Дневной свет быстро угасал.
— Оно что, от батареек работает? — спросила Юлиана.
Постепенно она перестала скрывать свой интерес, но по-прежнему говорила дерзким и брезгливым тоном. Она тронула лампу носком ботинка.
Именно в такие безобидные моменты иногда и случается с нами то, что можно обозначить формулой «бес попутал». Доктор Корлёйтнер протянул ей пульт. Юлиана, не раздумывая, взяла его в руки и нажала на кнопку. Аппарат слабо засветился, недолго погудел, и вдруг из него пролился сияющий луч прожектора. В его резком, как в операционной, свете кролики испуганно замерли, превратившись в побежденный народец, который в качестве наказания подвергают принудительному рентгену. В лучах прожектора стали видны их черные глаза, носы в профиль. Неожиданная иллюминация, вероятно, пробудила в них какие-то древние инстинкты: они не стали ни искать укрытия, зарывшись в шубку соседа, ни уползать, пятясь, в свой отапливаемый домик, они вообще перестали двигаться, как будто все земные пути были теперь для них отрезаны.
— Давайте пока выключим, — предложил доктор Корлёйтнер.
Однако ему пришлось потеребить Юлиану за плечо, чтобы она выполнила его просьбу. Теперь, когда оцепенение прошло, так сказать, с обеих сторон — Юлиана нажала на кнопку, кролики опять ускользнули к себе в домик, а во дворе вновь воцарились сумерки — можно было обратиться к более возвышенным материям: в небесах, примерно в той стороне, где находился дом Гольбергеров, парило безупречное в своей полноте созвездие Ориона. Доктор Корлёйтнер показал дочери это созвездие.
— Ах, вот оно что. Да, — сказала Юлиана.
— Круто, вот это было светло так светло! — закричала Рената. — Я тоже хочу, я тоже хочу!
Солнце почти полностью скрылось за горизонтом. Доктор Корлёйтнер проверил, не пришла ли эсэмэска.
— Выходит, мы добрые, — произнес он, — если вообще соглашаемся такое делать.
— Мне холодно, — пожаловалась Рената.
Юлиана снова слегка пнула лампу, на сей раз посильнее. Засмеялась. Пульт она ему еще не вернула.
— Больная, — сказала она.
— Но ты же тоже знаешь Марин, — сказала Рената сестре.
— Что? Нет.
— Да знаешь, знаешь!
Доктор Корлёйтнер не мог решить, кто из них прав. Собственно, они и видели-то эту девочку всего один раз, уже давно, на крестинах, да…
— Юлиана, хватит, пойдем. Дай сюда.
Он протянул руку. Она посмотрела на него.
— А в чем дело? Если мне хочется повключать и повыключать — это что, запрещено?
— Ну, ладно, ладно. Только не забывай, я обещал…
«Да ничего я не обещал, — мысленно поправил он себя. — Пусть поиграет, какая разница».
— Как холодно, — сказала Рената.
— Можешь уйти в дом, если хочешь, — отрезала Юлиана.
— А тебе не пора уже понемногу собираться? — спросил доктор Корлёйтнер.
— Да-да.
Юлиана поднесла пульт к лицу и стала его разглядывать. Сбоку на нем виднелась еще пара кнопок.
— Рената, ты тоже можешь вернуться в дом, — посоветовал доктор Корлёйтнер.
— Нет, не хочу! — заголосила девочка.
— Или сходи за пальто, если тебе холодно.
— Мне не холодно!
— Пфф, — презрительно фыркнула Юлиана.
Доктор Корлёйтнер решил немного разрядить опасную напряженность, вновь упомянув о девочке, ради которой и была затеяна эта добрососедская акция.
— Но послушай, — сказала он, — она ведь потом будет вспоминать об этом, о Младенце Иисусе, и радоваться.
— Пфф, ха-ха-ха, ой, да уж.
Рената тоже рассмеялась, но не столь убежденно.
— Помогая соседям, мы проявляем сочувствие и внимательность, — произнес доктор Корлёйтнер.
— Папа Марин заходил к нам во двор, — сказала Рената, — я видела, как он ставил эту штуку.
— Надо же, как интересно, — усмехнулась ее сестра.
— Можешь идти, не беспокойся, — заверил доктор Корлёйтнер, — мы уж тут как-нибудь все разрулим.
Фраза эта прозвучала совершенно фальшиво, ну, кто употребляет такие слова?
— Ты же знаешь Марин, наверняка, — повторила Рената.
Юлиана громко потянула носом, закинув голову. Она что, плачет? Нет, это от холода.
— Из-за этих, нижних, приходится мерзнуть, — сказала она. — Слушай, а это та, которая так прямо смертельно больна?
— Кто болен? — в ужасе переспросила Рената.
— Никто, — ответила ее сестра. — Я ошиблась. Все хорошо.
Доктор Корлёйтнер ошеломленно слушал их диалог. Он не знал, как ему на это реагировать. Мимо проехал автомобиль, из него донесся громкий рэп.
А что если эсэмэска ему не придет? Уже стемнело. Доктор Корлёйтнер невольно вспомнил о деле четверых стрелков: несколько недель тому назад он смотрел о них документальный фильм. Четверо подростков в Дейтоне, штат Огайо, планировали устроить стрельбу и массовое убийство в школе. Вооружившись снайперскими винтовками, они заняли позиции в четырех местах по периметру школьного двора. Огонь предполагалось открыть по условному сигналу. Но потом ни один из них не послал СМС. Они забыли договориться заранее, кто из них должен подать сигнал. Поэтому массовое убийство пришлось отложить, а на следующее утро они как ни в чем не бывало встретились в школе. В фильме были захватывающие интервью с учителями и учениками.
«Почему я об этом вспомнил? Наверное, все дело в этом непонятном расстоянии отсюда до холма напротив, — подумал доктор Корлёйтнер. — Но стрелять мы будем лучами из прожектора».
— Ну, хорошо, давай сюда, — сказал он.
Но Юлиана по-прежнему не возвращала ему пульт.
Неужели ей снова позвонили, как в прошлом году, и отменили приглашение на вечеринку? Он до сих пор помнил эту драму. Как он кинулся следом за рыдающей Юлианой и стал уверять ее, что, разумеется, в этом нет ничего личного, не надо принимать это на свой счет. Но внезапно осознал: конечно, надо считать это личным оскорблением, зачем утверждать обратное, в этом возрасте вообще существует только личное, и именно сосредоточенность на личном и есть блаженство и радость отроческих лет, она поймет это только потом. Пусть плачет, эти слезы дорогого стоят. Она еще очень и очень высоко ценит себя.
— Кстати, а что случится, если они не напишут? — спросила Юлиана. По-видимому, мысль об этом ее воодушевляла. Большим пальцем она держала кнопку пульта.
— Мы же это уже обсудили, — тихо произнесла Рената.
Доктор Корлёйтнер снова поразился. Ну, что на это сказать? Никто ничего не обсуждал. Девочки по очереди создавали маленькие параллельные реальности, это было чудесно. Но потом он осознал, что Рената хотела сама решить, как поступать дальше. Поскольку пульт держала ее сестра, она, вероятно, чувствовала, что ее мнение не принимают в расчет.
— Ну и что, по-твоему, тогда делать?
— Включить, даже если они не напишут, — воскликнула девочка.
— Нет, — отрезала Юлиана. — Это какой-то бред.
— Нет, не бред!
— Тогда ты просто будешь освещать пустую ночь, супер.
— Иди уже на свой праздник.
— И пойду.
Но внезапно Юлиана протянула сестре пульт. Рената удивленно смотрела на нее. Мысленно она еще спорила с Юлианой, и этот жест примирения сбил ее с толку. Она не хотела брать пульт у сестры.
— Не хочешь, как хочешь, — сказала Юлиана.
Она принялась сдвигать большим пальцем крышку отделения для батареек, то открывая, то закрывая.
— Когда именно начинается твоя вечеринка? — спросил доктор Корлёйтнер.
— Все приходят, когда захотят, мы не договаривались о времени. — Кролики стучали в своем домике, как лотерейные шары в барабане.
— Им пора написать! — сказала Рената, громко шмыгая носом.
— А сейчас мы сходим тебе за пальто, — объявил доктор Корлёйтнер.
В это мгновение пришло сообщение.
«Все готово», — написал Томас Гольбергер.
— А, значит, они написали! — протянула Юлиана и придвинулась ближе, чтобы прочитать сообщение. Рената, обгоняя облачка пара, которые сама же и выдыхала, тоже тотчас бросилась к нему, и доктору Корлёйтнеру пришлось поднять телефон повыше, чтобы они прочитали сообщение одновременно. Но Рената по-прежнему не могла рассмотреть дисплей, она протискивалась вперед, отталкивая сестру.