— Дай посмотреть!
— Вот, пожалуйста.
— «Все готово», — прочитала Рената. По тому, как она произнесла эту фразу, было понятно, что она не вполне связывает ее смысл с предстоящим включением прожектора.
— Что ж, наверное, пора включать, — сказал доктор Корлёйтнер.
Юлиана держала в руке крышку отделения для батареек.
— Собери его снова! — крикнула Рената.
— Да-да.
Он ожидал, что Юлиана нажмет на кнопку, но она этого не сделала. Она смотрела куда-то на дом. Потом поправила челку на лбу.
— По-моему, уже пора, — начал было доктор Корлёйтнер.
— Сейчас-сейчас. Ре, вот смотри. — Юлиана не называла сестру этим прозвищем по крайней мере год. Рената не сразу поняла, что Юлиана обращается к ней. Юлиана снова протянула ей пульт.
— Нажимай, — недоверчиво произнесла Рената.
— Не-а, — покачала головой Юлиана. — Я уже нажимала. Теперь твоя очередь.
— Нажимай ты, — маленькая девочка отошла назад.
Время замедлилось. Можно было ощутить отдельные секунды.
— Если не нажмешь, все так и останется в темноте, — сказала Юлиана.
— Юлиана, — предостерег доктор Корлёйтнер.
— Нажми сама, — настаивала Рената.
— Ре, ну, перестань, подумай, больная малышка ждет.
— Она не малышка! — запротестовала Рената.
— Но она будет радоваться.
— Папа! — позвала Рената. Она уже с трудом выдерживала все эти препирательства.
— Ну, ладно, возьми пульт в руку, — предложил доктор Корлёйтнер. — Тогда увидишь…
— Я вообще ничего не вижу, — заныла Рената.
Юлиана присела на корточки и снова протянула ей пульт.
— Если не нажмешь, все так и останется в темноте, — повторила Юлиана терпеливым, доброжелательным тоном. — Тогда ничего не будет. Сама подумай.
Рената уже с трудом терпела все это и в поисках поддержки подняла глаза на отца. Доктор Корлёйтнер развел руками, но что именно он хотел этим сказать, понять было трудно. Он тоже не мог ей помочь.
Прошло уже, наверное, две-три минуты с тех пор, как пришло сообщение. Чем дольше длилось промедление, тем более явственно он ощущал собственную спину. Ему чудилось, будто невидимая стена из воздуха давит на него сзади. Кроме того, ему захотелось в туалет.
— Ну, давай, Рената, — он щелкнул пальцами. — Пора, нажимай.
Наконец, она подошла ближе. Юлиана передала ей пульт.
Рената взяла его в руку, но на лице у нее по-прежнему читаясь беспомощность.
— Не знаю, — протянула она. — Лучше ты!
Она держала пульт как-то странно, кончиками пальцев, словно он был чем-то заражен.
Давящее ощущение в спине ослабло, зато вернулось трезвое, языческое любопытство. Неужели девочки сорвут все это предприятие? Ему пора вмешаться? Прошло уже, наверное, минуты четыре. А что чувствуют Гольбергеры там, у себя дома? Прямо перед ним в кромешной тьме простирался весь Пуркерсдорф.
— Давай! — торопила Ренату Юлиана.
Она сидела рядом с сестрой на корточках. Рената готова была расплакаться. Нажимать на кнопку ей не хотелось. Но все-таки она не выпускала пульт из рук. Шесть минут. Доктор Корлёйтнер подумал, есть ли есть у Томаса Гольбергера план Б.
Но тут Рената нажала, наконец, на кнопку. Двор залил свет.
Девочка громко ахнула и уронила пульт на траву.
Один-единственный кролик, в неподходящий момент отважившийся выглянуть из домика, замер в клетке, освещенный как на рентгене. Уши у него асимметрично обвисли, тело застыло, не успев завершить какой-то поворот. А рядом с подъездной дорогой, объемное и преувеличенно четкое, выделялось на фоне неба одно-единственное дерево, в то время как его собратья позади оставались почти невидимыми. Возможно, правы были некоторые античные философы, утверждавшие, будто всё, что мы освещаем и видим, изгнано из рая и насильственно перенесено из истинно райского, естественного прасостояния на кричаще-яркую поверхность земли, созерцать которую больно и мучительно.
— А сейчас, — предложила Юлиана, — давайте покачаем его туда-сюда.
Не в первый уже раз доктор Корлёйтнер различил в устах своей старшей дочери взрослый, деловитый тон. Но сейчас этот тон воскресил в его в памяти что-то давно ушедшее, запретное, и при одном воспоминании об этом перехватывало горло. Юлиана говорила спокойным голосом, на манер заботливой воспитательницы. Рената подчинялась гипнотическому воздействию ее тона, как самолет — диспетчеру, и послушно выполняла все, что она скажет.
Девочки поворачивали прожектор туда-сюда, и он как будто тряс головой. Вот свет упал на другие деревья, и они, подобно тому, первому, покинули свое блаженное царство теней и вернулись в мир, где их могли различить и разглядеть. Доктор Корлёйтнер посмотрел на дисплей своего телефона. Никаких новых сообщений. Он подумал, что эту взрослость, столь прочно уже укоренившуюся в природе дочери, скоро заметят и другие люди, и она будет только расти и усиливаться, привлекать мужчин, будет вселять в них уверенность и надежду, и это было ужасно.
— Мы хорошо поступили, молодцы, — тихо произнес он.
Юлиана подняла пульт и выключила лампу. Она быстро кивнула, с этим новым видом профессионала, и выпрямилась, упирая руки в бока — и в самом деле, абсолютная, совершенная копия. Рената по-прежнему сидела возле прожектора. Она провела рукой по влажному стеклу, но тотчас же отдернула руку: стекло накалилось.
— Готово, — заключила Юлиана. — Тогда я пойду.
— Да, — сказал доктор Корлёйтнер, — вот именно. Ты все взяла?
Юлиана похлопала по своему рюкзаку.
— А, ну хорошо. Напиши потом, как только приедешь.
— Ага, — откликнулась Юлиана. — Пока, Ре.
С этими словами она прошла по подъездной дороге и спустилась с холма. Ее поглотила тьма, потом она опять появилась, и можно было различить, как она, уже многократно уменьшенная расстоянием, идет внизу в свете уличных фонарей к автобусной остановке. Нет, в сочельник никого не похищают. Кроме того, ей шестнадцать. И она сразу же ему напишет. Все нормально, волноваться не о чем. И все же доктор Корлёйтнер вдруг ощутил непреодолимую потребность броситься за ней и силой вернуть назад. Чтобы как-то побороть этот порыв, он быстро привел Ренату в дом, посадил в гостиной на оконное сиденье, нагретое батареей, и положил магический пульт в пустую вазу для фруктов у телевизора.
— Папа?
— Да?
— А чем больна малышка?
— Она уже не малышка. Тебе тоже когда-то было четыре, правда? И ты тогда уже давным-давно не была малышкой.
Этого объяснения девочке, видимо, хватило. В клетках на улице мельтешили тени. Кролики еще не вполне пришли в себя после двух атак световых лучей.
Доктору Корлёйтнеру на телефон пришло СМС: «СПАСБО».
Эта опечатка растрогала его. Он показал ее Ренате, прочитав вслух. Она засмеялась, но лицо у нее раскраснелось, глаза были печальные, она явно думала о чем-то своем. Лоб задумчивого ребенка.
Доктор Корлёйтнер по-прежнему сидел над своим мобильным, глядя на дисплей. Несколько человек — друзей и пациентов — прислали вежливые поздравления с Рождеством. Он не стал никому отвечать. Около половины восьмого наконец пришло СМС от Юлианы: «Я на месте все ОК».
«Береги себя и повеселись», — написал он в ответ.
«И вы тоже», — написала Юлиана.
ЖЕНЩИНА
Шел град. Крохотные зубчики попкорна отскакивали от подоконников. Да и внизу, на островках безопасности и на тротуарах, они тоже прыгали, на улицах не было ни души, кое-где из подвальных решеток валил пар. Говорят, град в то время, когда должен идти снег, столь же ужасен, сколь и снег, идущий под сводами собора.
Пауль опустился на матрас, лежащий посреди комнаты. Призраки, сотканные из клубов пыли, взмыли в воздух. Всю ночь он не спал и был занят вещами, которые происходят во тьме, в том числе и обычным кино, демонстрируемым на сетчатке: темно-красными пятнами, которые сливались с другими такими же или просто приближались; время от времени автомобили направляли в комнату лучи своих фар, и тогда над ним словно раскрывался световой зонтик. Пауля знобило. На нем была только футболка и тренировочные штаны. Вчера отопление еще работало, но сегодня утром он покрутил вентиль и при первом же повороте почувствовал, что что-то не так. Как будто пожимаешь руку покойнику. Батарея оставалась холодной. Газеты, разбросанные по полу, не составляли никакой связной картины.