Он показал юноше мешочек, плотно прикрученный к поясу, и сказал, что везет в Венецию сокровище, и фортуна ему благоволит. И еще добавил, что камни не дают достаточно света, потому что они не огранены. Только один, огромный, сиял, как никакой другой в целом мире.
Человек этот собирался доплыть через Адриатическое море до Венеции, но не доплыл даже до Отранто. Он утонул в море. Его попутчики говорили о несчастном случае.
Константинопольский беглец сошел на берег в Отранто. К его поясу был плотно прикручен мешочек. Он никому не сказал о сокровище и решил, что увезет камни как можно дальше отсюда.
XI
Случай священен. Теперь я свободна, и море может увлечь меня за собой и уничтожить, как поступило оно с моей матерью. Поэтому слушайте меня внимательно.
Случай — это судьба, рок. Я знаю, что здесь, в Отранто, в городе-мученике, где турки обезглавили 800 человек, жертвоприношениями, муками и выбором жертв распоряжается случай. Я хочу, чтобы вы все меня услышали, чтобы мой голос перекрыл рокот моря. Для этого я вернулась сюда, к башне, которую раньше всего видели арабы, достигавшие этих берегов. Я одна, и говорю в полный голос. Может, кто и захочет меня схватить, как уже было однажды, но перед ним окажется другая женщина. Я не стану дрожать от смятения и страха, не буду искать понимания. Есть греческие слова, которые гласят: Mi me mini mai, chiatéramu, mai, mai canèa cerò dé ja coma eghèttimo, coma, coma na spernisi. Это означает: не жди меня, дочь моя, никогда, никогда, ни годы, ни века, ни ради добра, ни ради зла.
Я бы хотела дождаться здесь своей матери, хотела, чтобы случай привел ее ко мне из-за моря. Но судьба не даст мне этого счастья. Случаю было угодно выбрать Отранто для высадки турок. Случаю было угодно выбрать восемьсот мучеников. Жертвоприношением всегда правит случай, а не причина. Слушайте меня, полуденные демоны, те, что способны являться мне, отражая августовское солнце! Знайте, что я тоже научилась играть в кости! Я усвоила, что ваши отсветы поражают цель наугад, и задала себе кощунственный вопрос: а что, если истина совсем в другом, и к ней не причастны ни боги, ни люди, ни разум? Я спрашивала себя, что со мной творится, я просила людей сведущих и рассудительных разъяснить мне мои кошмары. А они сказали, что на мой вопрос ответа нет, и сами начали у меня допытываться, что же было той точкой, на которой запнулся, остановился город, уничтоженный нестерпимой катастрофой. Нестерпимой — из-за отсутствия первопричины, из-за полной нелепости. Отранто — это мука, это потемневшее небо, это кровь, текущая по улицам. Слушайте меня внимательно: здесь произошло первоначальное злодеяние, которое продолжает управлять всеми событиями. Я это знаю, это начертано в мозаике: бойня и восемьсот голов, покатившихся с холма, сделали это место священным. Здесь, в Отранто, себя явило Насилие, слепое и случайное, которое выбирает жертву, не рассуждая, и обрушивается на нее со всей силой.
Ахмед обо всем этом не догадывается, хотя и над ним тяготеет ужас. Ему удалось лишь рассказать о лице и глазах убитой женщины. На Божьем лике, что испепеляет смертного, осмелившегося на него взглянуть, видны отсветы жертвы, насилия и рока. Эдип объявлял себя сыном Тихэ, то есть Судьбы, Случая. И я вдруг поняла, что здесь, в Отранто, случай и жертва были словами не простыми. Мне говорил об этом один из студентов-практикантов незадолго до начала реставрации. Студенты работали в соборе последние дни, потом собор должны были закрыть и начать снимать пол. По нефам бродил еще последний из студентов, пожалуй, самый юный, француз, приехавший сюда на специальную стипендию. Я долго не обращала на него внимания: меня захлестывала радость оттого, что я, наконец, в Отранто и вижу долгожданную мозаику. Я умирала от нетерпения приступить к работе и ничего не замечала вокруг себя, включая и этого французского паренька. Но однажды я услышала из-за плеча его голос:
«Вы никогда не задавались вопросом, почему в мозаике такое большое место занимает сюжет об Ионе? I Усмотрите, ему уделено больше внимания, чем Вавилонской башне и Всемирному потопу. Это не может быть случайностью».
«А вы как это объясняете?», — спросила я.
«Хоть эта мысль и может показаться сумасшедшей, я начинаю думать, что в мозаике заключено пророчество о муках и жертвах идрунтинцев в 1480 году. Оно начертано за 300 лет до события. Вы ведь знаете историю Ионы? Бог отправил Иону в Ниневию с проповедью покаяния и с предсказанием гибели города за нечестивость, если жители его не раскаются. Иона же не послушался Бога и уплыл на корабле в Испанию. Тогда Бог наслал на море страшный шторм, и корабль стал тонуть. Напуганные моряки начали кричать и молиться, каждый своему Богу, и сбрасывать с палубы все подряд, чтобы облегчить корабль. Иона же преспокойно спал в трюме. Кормчий разбудил его и тоже велел молиться: „Может, Бог вразумит нас, и мы не пропадем“. И тут наступает ключевой момент: молитвы явно недостаточно, и моряки договариваются бросить жребий и узнать, кто повинен в постигшей их беде. Жребий пал на Иону».