Всего двадцати воинам чудом удалось спастись, многих взяли в плен. Интересно, сколько времени оставались следы крови на стенах домов, на ступеньках узких улочек? И как забыть весь этот ужас? Турки держались в Отранто дольше года, предпринимая отсюда очередные вылазки. Легенда гласит, что целый год тела мучеников, и только мучеников, оставались нетронутыми на солнце и на ветру. Остальных сбросили в море. Но если даже ты приехал в Отранто и ничего про это не знаешь, то бродя по улицам, все равно ощутишь, как демоны касаются тебя. Идрунтинцы никогда не чувствуют себя в безопасности. Может, именно поэтому здесь так расцветают легенды о привидениях. Если демоны существуют, то это место густо ими населено.
Мозаика открывала мне тайны города, при условии, что я возвращу красоту и четкость ее рисунка городским призракам. Я не представляла себе, сколько этих существ ниоткуда придут ко мне, чтобы рассказать о вещах, которых не мог знать никто. Они появлялись по мере того как я приводила мозаику в порядок. Кто это были? Призраки, полуденные демоны? Обыкновенные люди, которых связывало тайное знание, пришедшее издалека и доступное лишь немногим? Что было до меня старику, который явился вскоре после моего приезда, чтобы сказать, где смогу я найти среди персонажей мозаики портрет падре Панталеоне? У старика была всклокоченная седая борода, нечесаные волосы и глазки, похожие на маленькие щелки. Красноватая кожа на щеках приобрела пунцовый оттенок и пестрела лиловыми прожилками. Вместо палки он опирался на кривую узловатую ветку дерева, ноги были обуты в сандалии. Я не испугалась: взгляд его лучился добротой, а беззубый рот таил улыбку. Он громко постучал в дверь, заявив, что пришел издалека, и спросил меня, известно ли мне про Галатину. Я знала, что это была деревня в окрестностях Отранто. Он улыбнулся и сказал: «Ну да, ну да». Откуда он знал, кто я такая, и почему из своей далекой деревни пришел именно к моему дому? Я уже достаточно хорошо говорила по-итальянски, и все-таки боялась, что не пойму его до конца. Уже с появления первого гостя я поняла, что была какая-то связь между реставрацией, которой я занималась, и личной судьбой того, чей контур я пока не могла очертить. Старик из Галатины принес мне бутылку масла: «Оно хорошее, но будьте осторожны, разбить бутылку масла — к несчастью. Городу это тоже принесло несчастье».
Я промолчала, он тоже ничего больше не сказал и ушел. Я видела, как он медленно удалялся, спускаясь по ступенькам, и постепенно исчез. Кто он был? В деревне, похоже, никто о нем не беспокоился. Я многим рассказала потом этот эпизод, но мои слушатели восприняли его безразлично. Только хозяин, что сдавал мне комнаты, выходящие на площадь перед кафедральным собором, розетка которого, вставленная в раму стены, все норовила заглянуть в мое окно, будто напоминая о себе, вспомнил, наконец, старика, который приходил из Галатины и часами глядел в соборе на мозаику.
Я выросла в семье мореплавателей и коммерсантов, мне не привыкать к новым людям и к странным лицам, и поэтому я перестала думать о старике из Галатины. Теперь я понимаю, что после его появления мне надо было бы обратить больше внимания на чуть согнутую фигуру, которая, казалось, высматривала кого-то на узкой улочке, ведущей от моего дома к замку. Но тогда она запечатлелась в моем мозгу, как эскиз, набросок для памяти. Я была увлечена другим сюжетом, но о нем ни за что не рассказала бы даже светловолосому доктору. Иногда случается, что загадка приобретает черты собственности. Бесполезно делиться с кем-то, чтобы стало уютнее и не так страшно. Рациональность крепко держит нас в плену, и мне самой долгое время казалось, что я обитаю в зоне, свободной от иррационального.