Мне припомнились эти "стравленные": Пашка Копалухин, другой Пашка, зять Спирьки Косого, потом "обязательный старичок" Ефим, а кузнец Ѳомка и муж Маланьи еще ждут своей очереди. Сами говорят: "стравит нас тещенька"... И все это так просто, как самое обыкновенное дело. А между тем Шатуново -- самое земледельческое место, удаленное от всяких соблазнов и разлагающих влияний, как город, тракты или ярмарки. Исконное крестьянское население всегда отличается мирными инстинктами, а тут вдруг является какая-то старуха, которая возвела в ремесло отравление односельчан. И ведь живет она в Шатунове не год, не два, а всю жизнь. Все ее видят, каждый знает, что она -- Отрава, кричат в голос о каждом случае и указывают на старуху пальцами, а она все-таки живет в своей деревне до семидесяти лет. Что-то такое, ни с чем несообразное, выплывало из всего уклада крестьянской жизни, становясь вразрез с мирными деревенскими порядками.
Среди царившей кругом мертвой тишины летней ночи доносились изредка возгласы игравших. Собственно, слышался голос одного доктора Атридова:
-- Друг мой, это свинство: вы обявили два без козыря, я выхожу с пик...
Временами поднимался общий гвалт, и слышно было, как двигали стульями, поднимаясь для необходимаго подкрепления ослабевших сил. Василий Васильевич иногда раскатисто хохотал, старичок-становой бунчал, как пойманная за ногу муха, поп Илья безмолвствовал, выдерживая свой трезвенный искус. Это мрачное убивание своего времени ничего общаго не имело с тем, что теперь мучительно дремало над всею деревней. Приехали обязанные службой люди, исполнили свой долг и завтра уедут, а Шатуново останется со своею скрытою болезнью. Внешнее проявление зла будет уничтожено, правосудие будет удовлетворено, но все это только скользнет по поверхности, оставив после себя смутный и расплывающийся след.
-----
Утром на другой день я проснулся довольно поздно. Вернее указать, это было уже не утро, а, по-деревенски, послеобеденное время: двенадцать часов. Вахрушки в сарае не было. В поповском доме стояла тишина. Единственная поповская курица ходила по двору с гордостью "последняго римлянина". Сам поп Илья еще спал, но это не мешало, в гостной на столе, отлично вычищенному самовару кипеть с самоотверженным усердием.
-- Третий раз доливаю самовар-то,-- сообщила мне старушка, заправлявшая хозяйством.-- Тот шалыган-то... ну, доктор этот... уж забегал раза два и в окошко палкой стучался.
-- Поздно вчера разошлись гости-то?
-- А солнышко, видно, взошло.
Пока я умывался, поп Илья успел проснуться и встретил меня у самовара. Он был сегодня особенно мрачен. Пока я пил свой стакан чаю, поп Илья ходил по комнате с сосредоточенностью человека, осужденнаго на безсрочную каторгу. Разговориться с ним в такую минуту было трудно: да, нет -- и весь разговор. Раза два он подходил к окну и заглядывал на улицу, которая в такое время всегда пуста. Теперь не было даже ребятишек и собак.
-- Кто у вас вчера выиграл?-- спрашиваю я для оживления наших разговоров.
-- А так... никто.
-- Для чего же играли?
-- А так, нужно убить время.
Молчание. Самовар перестает кипеть и только вздыхает, как человек, пробежавший целую станцию. На улице стоит тяжелый зной, от котораго попрятались все курицы. Тени никакой. Озеро режет глаза тяжелым блеском полированной стали.
-- Жарко!-- говорит поп Илья, вытирая вспотевшее лицо платком
-- Страда хорошая.
-- Да...
Мой собеседник, оставив стакан, начинает опять мерно шагат из угла в угол с упорством сумасшедшаго. В окне доказывается голова Вахрушки.
-- Чай с сахаром!-- приветствует он не без галантности.
-- Заходи, гостем будешь,-- откликается поп Илья, не переставая шагать.
-- Недосуг, телячья голова: сейчас Отраву на окружной суд отправлять будем.
-- А тебе-то какая забота?
-- Мне?.. А вот пойду и погляжу, как Отраву барыней повезут... Как же, заместо того, чтобы кольем ее разорвать, в город везут -- добрых людей безпокоить. Образованные люди все мудрят, телячья голова! Хи-хи... "Анна Парѳеновна, признаёте себя виновною?" -- "Никак нет, ваше выскородие". Ну, Отрава и выправится. А около волости со всей деревни народ сбежался. Тоже от ума: поглядеть, как Отрава поедет с Анисьей... Все пешком ходили, а тут сразу две барыни.
Мне хотелось посмотреть последний акт деревенской драмы. Когда мы с Вахрушкой подходили к волости, там гудела толпа народа. Собрались старый и малый. У крыльца стояла простая телега, заложенная парой. Сотский, с бляхой на груди, вымащивал на облучке какое-то хитрое сиденье. Бабы столпились через дорогу у новой пятистенной избы Ивана Антоныча. Слышались отрывочныя восклицания, вздохи и сдержанный шопот. В окне волости несколько раз показывалась голова Ивана Антоныча, вопросительно поглядывавшая через дорогу. Ждали, когда становой кончит завтрак.