И все же джип смог тронуться и поехать за мной. Прекрасно понимая, что песенка джипа спета, Вилли бросил его в последний путь. Я стал отрываться от него без особого труда. Вскоре джип стал испускать пар, словно чайник на плите, а потом и застыл посреди дороги. Тогда я остановил "форд" ярдах в ста от джипа и преспокойно вылез, зная, что с такого расстояния Вилли не сможет причинить мне особого беспокойства - револьвер тут уже был плохим помощником. Я вынул свой "смит-вессон". Я спешил к Вилли. Теперь настала пора довести дело до конца.
- Хелм! - услышал я крик Вилли. - Хелм! Подними руки вверх, брось оружие и иди ко мне.
Я посмотрел на него и вздохнул. Обидно. В его досье утверждалось, что он раньше был неплохим агентом. Возможно, он и оставался таковым, но против меня он оказался слабоват. В нашем деле опасно ненавидеть - и любить - больше необходимого. Это мешает соображать.
Вилли вытащил из машины Бобби Принс и поставил ее перед собой, отойдя в сторону так, чтобы их не застилал пар и дым от искалеченного джипа. Он стоял, нацелив ей в спину свой ствол - возможно, это и был "магнум" 44-го калибра, но издалека я не мог сказать наверняка. Да, с такого расстояния ему в меня не попасть. Я решил приблизиться ярдов на двадцать пять, даже на двадцать.
- Бросай оружие, Хелм! Бросай или я ее застрелю.
Господи, опять одно и то же! Как им только не надоело! Как-нибудь на досуге я сяду и посчитаю, сколько раз меня пытались поймать на этот прием.
Он, похоже, знал, что мы с Бобби переспали. Он также знал, что она освободила меня, испытывая ко мне уважение или что-то в этом роде. Он полагал, что это возлагает на меня определенные обязательства, даже если я не влюбился в нее по уши. Он в этом не сомневался. Как-никак я для него был представителем нации, славящейся сентиментальностью по отношению к детям, собакам и женщинам.
Очень обидно. Конечно, его ум парализовало желание не просто видеть меня мертвым, но видеть меня мертвым на его условиях. Он ненавидел меня слишком люто, чтобы умертвить меня быстро и без боли. Он хотел сперва потешиться вволю. И как очень многие мерзавцы его типа, Вилли считал, что обладает монополией на хладнокровную жестокость. Он тешил себя мыслью, что превзойдет в этом любого.
- Стой или я разможжу ей позвоночник! - крикнул он.
Я вскинул револьвер и всадил ему пулю в правый глаз.
Глава 28
Когда я очнулся в больнице, то сразу вспомнил главное: узкую горную дорогу, джип с разбитым радиатором, из которого валит пар, и дюжего парня, прячущегося за высокой блондинкой, которая не спускала с меня глаз.
Она знала, что я собираюсь сделать - что я обязан сделать и что это означает для нее. Я надеялся, что она понимала: иного выбора у меня не было. Если бы я бросил револьвер, то Вилли просто убил бы нас обоих - после того, разумеется, как вволю позабавился бы. Мой план означал хорошие шансы на успех для меня - и некоторые, пусть не очень большие, для нее. Все определялось моими снайперскими качествами.
Я помнил выстрел. Я помнил то чувство удовлетворения, которое иногда охватывает стрелка еще до того, как цель поражена. Я сделал все, что мог. Остальное зависело от удачи, рока, Всевышнего. Был момент, когда мне показалось, что мне и на этот раз улыбнулась удача. Но тут умирающий нерв послал прощальный сигнал умирающим мускулам руки Вилли, и его палец нажал на спуск револьвера, прижатого к спине Бобби...
Мгновение спустя я подошел к ним. Вилли был мертв. Я в этом убедился, но все равно, прежде чем наклониться к девушке, я оттолкнул ногой револьвер 44-го калибра. Она подавала еле заметные признаки жизни, но все же это была жизнь, а не смерть. Она смотрела на меня голубыми глазами, которые расширили боль и ужас. Я хотел было пробормотать какую-то чушь насчет того, что, мол, очень жаль и так далее, но на это было просто жаль тратить время. Соболезнования и сожаления никогда еще не смогли вогнать вылетевшую пулю назад в ствол.
- Я хочу... - прошептала Бобби. - Я хочу...
Они всегда хотят чего-то, но чего именно, так и не могут мне сказать. Ее голос затих. Я стоял на коленях возле ее тела на пыльной дороге, и в руке у меня был "смит-вессон" с одним пустым и четырьмя целыми патронами. Но стрелять мне больше было не в кого. Теперь я лежал на больничной койке с повязкой на голове и жуткой головной болью и пытался вспомнить, как я сюда попал.
В дверь постучали. Я не успел прокашляться и сказать "входите", как на пороге появился Мак. Я смотрел, как он приближается ко мне, и испытывал приятное чувство оттого, что он счел необходимым посетить меня на моем одре... Он ведь редко покидает Вашингтон, а я сильно сомневался, что меня доставили туда, потерявшего сознание в переделках, которые я никак не мог вспомнить.
Мак был одет, как всегда, достаточно консервативно, словно банкир. На нем был серый костюм. Но глаза его под черными бровями, резко контрастировавшими с седыми волосами, не имели ничего общего с глазами банкира. Это были глаза человека, который имел дело не с деньгами, но с человеческими жизнями.
- Как дела, Эрик? - спросил Мак.
- С моего берега ничего не видно, - отозвался я. Голос у меня был хриплый, срывающийся. - А что говорят эскулапы? Голова у меня просто раскалывается. И где я?
Мак слегка поднял брови, но ответил:
- Насколько мне известно, это главная больница округа Идальго, на 25 коек, расположенная на углу Тринадцатой и Анимас-стрит, город Лордсбург, штат Нью-Мексико. Неужели вы не помните?
- Я помню, как разобрался с Вилли, - сказал я. - На этом фильм кончается. Кстати, можете достать красный карандаш и вычеркнуть клиента по имени Николас. Вилли и был Николасом.
- Вы уверены?
- Вполне.
- Отлично, Эрик, - сказал Мак. - В таком случае выражаю вам благодарность за хорошую работу.
- Спасибо, сэр.
- Тем не менее, - медленно проговорил он, - я бы хотел подчеркнуть, что ваше задание ограничивалось Николасом. Мы не поощряем самоубийственных операций, не вызванных профессиональной необходимостью. Опытные сотрудники на дороге не валяются.
- Да, сэр, - отозвался я. - А что это за самоубийство?
Мак ответил не сразу. Помолчав, он проговорил:
- Более того, кое-кто в Вашингтоне убежден, что полное уничтожение генератора Соренсона не было необходимо. Им бы хотелось изучить агрегат в более или менее рабочем состоянии.
- Что бы мы ни делали, как бы мы ни старались, они всегда недовольны, не так ли, сэр? - усмехнулся я. - Всегда, на их взгляд, можно было выступить лучше, использовать более разумный подход. Но как же я все-таки уничтожил чертов агрегат?
- Вы протаранили грузовик, который его вез, когда тот спускался с горы. Цистерна полетела в ущелье, загорелась и взорвалась. Вы, судя по всему, успели выпрыгнуть из вашего "форда" до столкновения, но ударились головой о камень и потеряли сознание. Боюсь, вам следует посетить наше ранчо, Эрик. Наши оперативники должны покидать движущийся транспорт без малейшего сотрясения мозга. Вам придется попрактиковаться в этом в учебных условиях.
Ранчо - мерзкое место в Аризоне, куда Мак отправляет нас приходить в себя и восстанавливать форму между заданиями, если нам не удается отговорить его от этого. Сейчас, впрочем, было не время мне заниматься этим. Кроме того, я решил, что с моей стороны было бы недипломатично напоминать, что есть смысл упрекать меня либо в том, что я решил совершить самоубийство на работе, либо за то, что был так неловок, что выжил, но не за то и другое одновременно.
- А что случилось с мистером Су? - спросил я. Глаза Мака чуть сузились.
- Значит, это все же был Су. Мы не получили от вас никакой информации и потому не были осведомлены, что китаец оказался в этом замешан, хотя это можно было вычислить по косвенным сведениям.
- Насколько я понимаю, его поймать не удалось?