В Лувре возникло напряжение. Катрин внезапно поняла, какой властью над ее сыном Карлом обладал Колиньи. Она забыла о том, что он, столь податливый в ее руках, легко поддастся влиянию других людей.
Карл, окруженный придворными, обратился к матери. Его глаза сверкали, рот подергивался.
— Смерть королевы Наваррской обросла недобрыми слухами. Говорят, что она стала жертвой преступления. Я приказываю произвести вскрытие и установить причину смерти.
Катрин почувствовала, что она холодеет. Глаза сына были злыми. Внезапно испугавшись, она поняла, что он, как и шепчущиеся женщины на улице, считает ее убийцей Жанны Наваррской. Это само по себе не было неожиданным; однако невероятно то, что он, разделяя эти подозрения, потребовал произвести вскрытие. Неужели он хотел обвинить мать, единственного человека, который, как она считала, умел управлять им? Катрин перехитрили, и сделал это великий, добрый Гаспар де Колиньи. Он тихо подкрался со своей религией и праведностью и завладел слабой душой короля. Колиньи хотел вскрытия, и король уступил ему вопреки воле матери.
Она посмотрела на несчастное слабое лицо с налившимися кровью глазами и губами, покрытыми пеной. Ее голос прозвучал холодно, бесстрастно. Она полностью доверяла Рене; все будет хорошо, если он обещал это.
— Мой сын, если ты хочешь, чтобы вскрытие состоялось, пусть будет по-твоему. На мой взгляд, королева умерла естественной смертью. Она была слаба здоровьем, много страдала; тяжелое путешествие ко двору и усилия, связанные с подготовкой бракосочетания, исчерпали ее силы.
— Тем не менее, — закричал король, — я приказываю обследовать тело королевы Наварры.
Ему исполнился двадцать один год, он стал мужчиной. Ее ошибка заключалась в том, что она до сих пор считала его мальчиком с неустойчивой психикой.
Доктора уединились: среди них находились личные врачи Катрин, короля и Жанны. Результат обследования должны были объявить с минуты на минуту. Если Рене сплоховал, подумала Катрин, он погибнет; останется лишь слух, связанный с именем королевы-матери. Ее уже ненавидели. Какое ей до этого дело? Пусть они ненавидят ее сколько угодно, это не помешает ей править Францией.
Жанна мертва. Филипа Испанский улыбнется, если он на это способен, в свою бороду. Элизабет Английская встревожится, услышав новость. Колиньи был подавлен горем. Сын Жанны, Генрих, еще не знал о случившемся, но скоро ему придется приехать ко двору. Он попадет в руки королевы-матери, которая возьмет его под свое крыло, будет опекать и направлять юношу как собственного сына.
Ей нечего бояться — только людских подозрений и ненависти. Она уже вкусила их; никто не осмелится причинить вред королеве-матери.
Любовники, объятые блаженной усталостью, лежали в темной комнате. Марго всплакнула.
— Это от счастья, — сказала она. — Я долго скучала по тебе, желала тебя. Никто не мог занять твоего места.
— Как счастливы мы могли быть, ты и я! Никогда не прощу тех, кто разлучил нас, — сердито заявил Генрих.
— Моя мать внушает мне страх, Генрих.
— Я имел в виду твоего брата. Именно он разлучил нас. Если бы не он, мы бы со временем поженились. Я говорю не о короле, а о твоем брате Генрихе. Он боится меня. Когда-нибудь я прикончу его… или он убьет меня. Я отомщу ему за то, что он сделал с нами, а адмиралу Колиньи — за смерть моего отца.
— Не говори о ненависти, когда у нас есть любовь, — сказала Марго. — Мы снова вместе; давай радоваться этому. Забудем об остальном. Не будем думать о твоей мести моему брату и Колиньи, о моем браке с Наваррцем. Поживем в счастье, пока оно возможно.
Она снова бросилась в его объятия, и он почувствовал, что она дрожит. Он попытался успокоить Марго, но она сказала:
— Генрих, я не могу выбросить из головы мысли о матери. Ты думаешь, что она отравила королеву Наварры?
Он не ответил ей; они надолго замолчали. Но через некоторое время они забыли о королеве Наварры, будущем браке Марго и мести. Они снова были вместе после долгой разлуки.
По улицам Парижа шагала дородная женщина с платком на голове. Она подошла к группе людей, стоявших на рынке. Она знала, что они говорят о королеве-матери.
— Значит, это было воспаление легких, — сказала одна женщина.
— Так говорят…
— Вы считаете, что врачи могли ошибиться? — сказала Катрин, закрыв лицо платком.
— Откуда нам знать, какие дьявольские козни строит итальянка?
Катрин засмеялась.
— Вы думаете, она способна вызвать воспаление легких у своего врага?
Люди тоже рассмеялись.
— Она — колдунья. Ведьма. Эти итальянцы слишком хорошо разбираются в ядах, они применяют вещества, которые не оставляют следов. Нам не надо было впускать их в нашу страну.
Катрин пошла дальше и вскоре присоединилась к компании спорщиков. Кто-то сказал:
— Королеву отравили. Запомните мои слова — все подстроила итальянка. Королева Наварры отправилась к перчаточнику… личному перчаточнику итальянки. Доктора могут говорить все, что угодно. Возможно, они боятся. Раскрыв правду, они могут сами заболеть какой-нибудь загадочной болезнью, неведомой их коллегам.
Отвернувшись, Катрин задумчиво пошла дальше. Ситуация напоминала ту, что возникла после смерти дофина Франциска, умершего после того, как виночерпий — итальянец — поднес ему воды.
Она чувствовала себя неуютно. За королем надо следить. Колиньи оказывает на него слишком сильное влияние. Ей необходимо всерьез задуматься насчет господина Колиньи. Несомненно, что управлять слабохарактерным королем должен один человек.
Она была сильной. Она преодолеет все трудности. Катрин подумала о себе сегодняшней, сравнила себя с женщиной, которой она была после смерти мужа. Ей было чему учиться, и она усвоила многие уроки. Сейчас она находилась в расцвете сил, обладала властью возвышать своих фаворитов и уничтожать людей, стоявших на ее пути. Она быстро училась, как пользоваться этой властью.
Королева-мать затянула поплотнее платок и медленно, задумчиво направилась обратно в Лувр.