— Я не слышала падения или крика, — ответила она наконец. — Но… Не знаю, нужно ли об этом упоминать.
— Пожалуйста, продолжайте!
— Я слышала, как кто-то смеется.
Возможно, причиной был прозаичный тон, которым она это произнесла, или узкий темный коридор с коричневыми дверями и белыми фарфоровыми ручками, но у меня по коже забегали мурашки. В своем белом одеянии и с бесстрастным лицом сиделка походила на статую Калигулы. «Я слышала, как кто-то смеется…»
— Со стороны комнаты доктора? — спросил окружной детектив, бросив взгляд через плечо.
— Я не уверена, но думаю, что да.
— Когда вы это слышали?
— Ровно в пять минут четвертого, — монотонным голосом ответила сиделка. Ее пальцы издавали шуршащие звуки, приглаживая крахмальную юбку. — Я знаю это, так как собиралась сделать больной укол в три пятнадцать. Я отправила вниз мисс Мэри Куэйл снова простерилизовать иглу, и дверь осталась приоткрытой. Тогда я и услышала смех. Звук был не из приятных.
— И что вы сделали?
— Подошла к двери и прислушалась. Смех не повторялся. Я решила, что кто-то разговаривал во сне, поэтому закрыла дверь и вернулась к больной.
Я представил себе этот смех в безмолвном доме. Почему-то мне казалось, что он походил на хихиканье. Возможно, отравитель не смог сдержать свою радость. Эта мысль была самой ужасной.
— Вы кого-нибудь видели? — после паузы осведомился Сарджент. Его голос звучал тихо и неуверенно.
— Нет.
— А слышали что-нибудь еще?
— Может быть, я слышала шаги. — Сиделка сдвинула брови. — Но я не могу в этом поклясться. Я подумала, что это мисс Куэйл ходит внизу, и забыла об этом.
— Три часа… — промолвил Сарджент. — Примерно в это время умер доктор Туиллс.
Мы молча стояли в темном коридоре, и каждый из нас по-своему представлял картину происшедшего. Вскоре к нам присоединился доктор Рид, кивком выразив удовлетворение состоянием пациентки. Сиделка вернулась в комнату, а мы начали спускаться вниз. Ни Сарджент, ни я не упомянули коронеру о новой информации — возможно, опасаясь, что он снова проскрипит: «Чепуха и вздор!», а мы оба уже устали это слушать.
Мэтт встретил нас в нижнем холле, явно изнывая от любопытства, и вместе с нами направился в кабинет доктора Туиллса. Газовая лампа под зеленым абажуром все еще горела на центральном столе. Судья Куэйл сидел рядом в кресле, с одеялом на плечах и подушкой под головой. Дрожащими пальцами он подносил к губам чашку с куриным бульоном, а когда мы вошли, вздрогнул всем телом. Судья был небрит; длинные серые пряди волос свисали на уши, как у женщины. На худых, покрытых пятнами руках, держащих чашку, синели вены. Мэри, стоя позади кресла, взбивала подушку под головой отца, но при виде нас отошла к одному из застекленных шкафов на другой стороне комнаты.
— Садитесь, джентльмены, — проскрипел судья, указав чашкой на стулья. — Мне уже лучше.
— Будь осторожен, папа! — предупредила Мэри, злобно глядя на нас. — Они всех доводят до безумия, а я не хочу, чтобы ты расстраивался.
Судья громко чмокнул губами. При этом его лицо стало еще длиннее. Он властно повернулся к дочери:
— Уходи, Мэри. Оставь меня. — Она колебалась, и судья стукнул по подлокотнику кресла. — Слышала, что я сказал, или мне нужно повторить? Уходи!
— Хорошо, папа.
Судья сердито смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на нас:
— Вы должны рассказать мне все, джентльмены. Я знаю, что меня пытались отравить. Это меня не удивляет. Будь я крепче… — его голос дрогнул, — я бы выбил из них правду. Но я слаб — очень слаб.
— Они убили Туиллса, судья, — сказал доктор, откинувшись на спинку стула, — и пытались убить миссис Куэйл.
— Да. Я не поверил, доктор, когда Уолтер рассказал мне об этом вчера вечером. Он пришел в библиотеку — помните? — Судья Куэйл посмотрел на меня, словно вспоминая события многолетней давности. — Он сказал, что миссис Куэйл повисла на его руке и твердила: «У меня страшные судороги! Думаю, меня…» — Судья прикрыл глаза ладонью. — А теперь и Уолтер мертв. Не могу в это поверить.
— Кто это сделал, судья? — спросил коронер. Казалось, Куэйл не слышал вопроса. Его голова поникла, а покрасневшие глаза шарили по полу.
— Почему вы молчите, судья? Мы все знаем. Голова медленно поднялась… На лице застыл страх.
— Я имею в виду преследование, — продолжал Рид. — Кто-то в доме не дает вам житья. Джо говорит, что он все выяснит. Почему бы вам не рассказать нам все?
Судья посмотрел на меня и заговорил неожиданно резко:
— Вы им проболтались? Хотя нет, вы ничего не знали. Но моя семья не знает тоже. Все скрыто во мне…
— Похоже, они все знают, — заметил Сарджент.
— Когда мне понадобится ваше мнение, сэр, я скажу вам об этом. Слышите? — Старик с презрением посмотрел на окружного детектива, чеканя слова. Потом его усталые глаза устремились на наши лица. Он пытался отогнать страх, но безуспешно…
— Тем не менее они все знают, — сказал коронер. — Черт возьми, не разыгрывайте перед нами шекспировскую драму! Мы не лжем. Если вы, как маленький мальчик, боитесь кого-то, завернувшегося в простыню, боитесь этой белой мраморной руки…
Судья попытался глотнуть бульон, но его рука задрожала так сильно, что ему пришлось поставить чашку. Он сердито уставился на нас:
— Кто вам рассказал о…
— Белой мраморной руке, — закончил фразу коронер, смакуя каждое слово. — Вы не можете даже произнести это? То, о чем знает вся семья.
— Они все в этом участвуют, — быстро забормотал судья. — Но я с ними справлюсь. Я покажу им…
Судья тяжело дышал, и я боялся, что он снова потеряет сознание. Но коронер не сводил с него маленькие блестящие глазки.
— Слушайте! — Судья Куэйл взял себя в руки. — Здесь произошли убийство и попытка убийства. Я не пожалею сил, чтобы разоблачить того, кто это сделал. Если у вас есть ко мне вопросы, джентльмены, я готов. Но поймите раз и навсегда: я не желаю, чтобы другая тема упоминалась снова.
Спорить было бесполезно. Рид вел себя глупо, сверля, как плохой дантист, нервы со скрежетом, который почти что можно было слышать. Он явно пытался проверить какую-то свою теорию, независимо от убийства. Пришло время вмешаться.
— Да, судья, — сказал я, — эта другая тема уводит нас в сторону. Но мистер Сарджент хотел бы выяснить несколько вещей в связи с отравлениями. Вы чувствуете себя достаточно крепким, чтобы говорить об этом?
— Рад, что вам хватает ума это понять, сэр, — отозвался судья, глядя на меня с холодной вежливостью. — Да. Спрашивайте.
— Полагаю, вы знаете, какой яд использовали при покушении на вас?
— Да. Гиосцин гидробромид. Необычный яд. — Судья говорил без всяких эмоций. — Криппен[30] использовал гиосцин. Кажется, это почти единственный случай в истории преступлений.
Это было неожиданно. Рид нахмурился при упоминании англо-американского врача, убившего свою жену.
— Вы знакомы с такими фактами, сэр?
— Я хорошо знаком с… с литературой на эту тему. Вначале это было всего лишь хобби, когда я занимался уголовными делами.
Теперь судья сидел прямо. Его лицо вновь напоминало гравюру, изображающую государственного деятеля, сурового и задумчивого.
— Но мои практические знания крайне малы, — продолжал он, — и я часто говорил об этом с доктором Туиллсом. Почему вы спрашиваете?
— Доктор Туиллс рассказал мне вчера вечером, что кто-то в доме пробрался в его кабинет и украл шесть гран гиосцина. По его словам, это не тот яд, которым обычно пользуются любители. Вы когда-нибудь обсуждали подобные темы с другими людьми? Например, свойства гиосцина?
— Насколько я помню, нет. Я имею в виду, при обычном разговоре. Конечно, люди иногда заходили в комнату и могли слышать нас с Туиллсом. Мы не делали из этого тайны.
— Значит, любой мог вас подслушать?
— Думаю, да. Очевидно, кто-то так и сделал. — Уголки рта судьи опустились. — Фактически доктор Туиллс объяснял мне свойства гиосцина не более двух недель назад.
— Вы помните обстоятельства?
30
Криппен, Холи Харви (1862–1910) — врач, отравивший свою жену и пытавшийся бежать с любовницей, Этель ле Нев, переодетой мальчиком. Казнен после громкого процесса.