"Тут чем больше лести, тем лучше. К чему мелочиться. Здесь уж лопатой не обойдешься, тут надо действовать целыми ведрами. Хотя лопата очень-очень удобный инструмент..."
— О, мистер Шерингэм, я просто потрясена! И... и теперь, когда вы эту женщину увидели, позволительно ли мне спросить, что вы о ней думаете?
— Что действительность превосходит всякое воображение. — поспешил заверить Роджер, на этот раз воспользовавшись "ведром". И так закончился второй раунд.
Дама снова перевела разговор в другое русло.
— А вы... вы, наверное, собираетесь всех нас поместить в вашу книжку, мистер Шерингэм? — замирая от предвкушения, спросила она. — И вы поэтому и приехали ко мне?
— Я, разумеется, собираюсь поместить в свою будущую книжку вас, миссис Сондерсон, если, конечно, позволите. Или же, предположим, я выстрою все повествование вокруг вас! Вы разрешите?
— Вы действительно находите меня настолько... настолько интересной для этого? — и миссис Сондерсон скромно отвернулась от мистера Шерингэма, однако ее ручка словно невзначай соскользнула с колен на диван, и Роджер стремительно сжал ее.
— Это не важно, какой я нахожу вас. Главное в том, какой вы являетесь на самом деле. Неужели вы хотите сказать, что сами не знаете, насколько вы интересная женщина? И к тому же и очаровательная! Но вы, надеюсь, ничего не имеете против того, что я хочу изобразить вас в своем романе?
— Н-нет, — в высшей степени артистично заикаясь протянула маленькая дама, — если... если вы действительно этого хотите...
И снова ее хрупкие пальчики едва ощутимо пожали и ответ руку Роджера.
Роджер опять рассыпался в благодарностях. Он, разумеется, очень хотел бы вывеет ее в своей книжке. И на этом завершился третий раунд.
Наступила очередь Роджера пришпорить разговор.
— Я вот все думаю, не окажете ли вы мне величайшее одолжение, миссис Сондерсон, — не расскажете ли мне обо всей этой истории как вы ее понимаете? Будьте столь любезны!
— Ну конечно. — промурлыкала его жертва, мягко высвобождая руку. — Мне рассказывать с самого начала?
— Нет, с того самого момента, как вы в нее включились, — галантно уточнил Роджер. О начале ему было уже все известно.
Оказалось, миссис Сондерсон совсем не против того, чтобы изложить свое понимание трагическою события, и сделала одолжение. Она рассказала Роджеру, как волосы встали дыбом у нее на голове, как она вся содрогалась до мозга костей, с каким трудом пришла к сделанным, в конечном счете, выводам, как целых три ночи глаз не смыкала и все плакала и плакала при мысли об этой бедняжке миссис Аллен (она, конечно, намного старше своего мужа, это надо признать, и уже не очень красива, да и характер у нее не такой, какой бы желательно иметь женщине. — справедливости ради об этом необходимо сказать, но в данном случае не может быть никакого прощения мужчине, как вы думаете? Хотя надо иметь в виду, что миссис Бет ли — француженка, и поэтому — сами понимаете...) А сама она поняла уже целую вечность назад, что Жаклин несколько странная особа — знаете, когда она думает, что на нее никто не смотрит, у нее становится такое непонятное выражение лица. О, его очень трудно описать, но она, миссис Сондерсон, с первых же дней знакомства почувствовала в Жаклин что-то не то, ну, понимаете, не вызывала она доверия. И еще было множество мелочей, — повествовала далее миссис Сондерсон, — которые наводили на разные мысли, и знаете, случайно или нет, но эти мысли потом подтверждались некоторыми фактами.
И Роджер предоставил ей говорить на данную тему сколько душе угодно, слушая, однако, с тем выражением почти болезненного сочувствия, которое, по словам Шейлы. напоминало о кошке в интересном положении.
— Как удивительно живо вы все описали! — заявил он, когда дама, "убив" мистера Бентли, "осуществила" после смерти "post mortem" {Здесь: "вскрытие" (лат.)}, "арестовала" его жену и "пролила" слезу над его могилой. — У меня такое впечатление, будто я сам пережил нес, о чем вы рассказали. Какая, должно быть, странная женщина, эта миссис Бентли!
— Она сущее чудовище, мистер Шерингэм! Боюсь, я не смогу подобрать иное слово. Да, чудовище!
— Чудовище! — восхищенно повторил Роджер. — Вот le mot juste {Здесь: точно сказано (фр.)}. Но скажите, миссис Сондерсон, как же она сама все это объясняет? Она же должна была что-то отвечать на обвинения, а вряд ли можно сказать, что миссис Бентли — неумная женщина.
— Неумная? Нет, конечно же это не так. Отнюдь! Она чудовищно хитроумна и лукава.
— Да, я бы сказал то же самое, но ее поступки совсем не свидетельствуют о большом уме. Напротив, они кажутся элементарно глупыми. Так что, наверное, у нее был какой-то неизвестный мне аргумент?
— Ну, разумеется, она не поскупилась на объяснения, Жаклин, я имею в виду, — фыркнула миссис Сондерсон, — но вы можете положиться на меня, мистер Шерингэм: ее объяснения ничего не значат. Это все ложь, глупая, бессмысленная, вульгарная ложь.
— О, конечно, все это именно так, — умиротворяюще сказал Роджер, — ее аргументы просто обязаны быть неумны и лживы, но вы не знаете, в чем их суть? Мне было бы очень интересно узнать, ведь я изучаю психологию преступников, и меня весьма занимает вопрос: как можно объяснить то, что объяснению не поддается? Вам, случайно, не приходилось слышать, что она говорит?
— О, конечно приходилось, и много раз, но меня ей обмануть не удалось, уверяю вас.
— В этом я не сомневаюсь ни в малейшей степени, ответил Роджер, всячески пытаясь говорить спокойно и не выдать внешне своего волнения. Он явно наткнулся на истинную причину, которая руководила действиями миссис Сондерсон, — мстительную злобу!
— Но что такого она могла сказать, как объяснить, например, то, что в микстуре был обнаружен яд? Каким образом можно истолковать это сколько-нибудь разумно и убедительно?
Однако тут произошла неожиданная осечка. Возможно, Роджер был неподобающе настойчив, по, как бы то ни было, дама вдруг почувствовала, что уже не находится в центре его внимания, и постаралась немедленно исправить положение.
— О, вы не должны спрашивать меня об этом, мистер Шерингэм, — строго возразила миссис Сондерсон, — эти сведения относятся к моим свидетельским показаниям, и меня специально предупреждали, чтобы я ни единым словом никому о них не обмолвилась.
— О, вы совершенно правы, — горячо одобрил такую позицию Роджер, искусно скрывая разочарование, — разумеется, совершенно правы.
И он быстро прикинул в уме, каков будет его следующий ход. Роджер был уверен, что потерпел лишь временное поражение — слишком он был высокого мнения о себе и не сомневался, что терпение и труд помогут вытянуть из этой смешной маленькой особы все, что он решил обязательно узнать. Однако к цели надо было продвигаться поспешая медленно, решил он, — любое ложное движение может непоправимо осложнить ситуацию. Сейчас он применит небольшое стимулирующее средство, а именно: разыграет безразличие, и, может быть, это ускорит процесс добывания информации.
Отодвинувшись в угол дивана, он начал рассуждать, к изумлению и разочарованию маленькой дамы, на темы, совершенно не имеющие отношения к предыдущему разговору. Роджер как раз кончал многословный пассаж о причинах, которые вызывают мятежные настроения среди обитателей Южной Нигерии, когда его искусная дипломатия принесла желаемый результат.
— А вы уже встречались с миссис Аллен, мистер Шерингэм? — спросила внезапно его собеседница.
— С миссис Аллен? — небрежно переспросил Роджер. — Нет, не встречался, но подумываю, чтобы нанести ей визит завтра днем. А возвращаясь к вопросу о поклонении тотемам, миссис Сондерсон, вам никогда не приходило в голову, как близоруки власти, не позволяя туземцам...
— О, минуточку, мистер Шерингэм, пожалуйста, извините! Вы не останетесь на чашку чаю?
— А вы позволите, да? Я бы очень-очень хотел, но, боюсь, я вам ужасно надоел за последние полчаса.
— Вовсе нет. Я... мне очень интересно послушать о беднягах туземцах Южной Иберии {Иберия — древнее название Пиренейского полуострова, где расположены Испания и Португалия}. Так это... живописно. Пожалуйста, нажмите на кнопку звонка с другой стороны камина! Очень вам благодарна.