Каменная плита медленно отодвинулась, впуская вовнутрь свежий воздух. Мерцающий огонёк пришёл вместе с двумя виридис. Пришедшие долго припирались. Никто из них и пальцем не желал прикасаться к зловонному телу. Диодор уже не отделял реальность от вымысла. Он не понимал: на самом ли деле кто-то пришёл за ним. Он столько раз мечтал об этом. Сбылись ли его мечты? Свободен ли он теперь?
Его освободили. Диодор не стоял и не сидел. Надрывая живот от смеха, надзиратели долго спорили, кто будет запихивать пленника в переносную конструкцию – совсем плохонькое вместилище. Один неудачник проиграл в споре. Теперь же проигравший был вынужден запихивать заключённого в коробкообразное творение. Под дикий хохот своего товарища, надзиратель с яростным остервенением всовывал не разгибающееся тело. В ход шли лишь ноги, ведь прикасаться к вонючему отбросу было отвратительно. Надзиратель пинал Диодора, наверное, представляя, что парень земля и утрамбуется в ящик, если посильнее надавить.
***
И вот уже иней покрыл голые деревья, каждый камень и тропинку, когда Кирос прибыл в обитель Совета. В помещении царила приятная прохлада, и веял запах сырости. Кирос нёс на плече вместилище и чему-то умильно улыбался. Отметив про себя, что все эти «высокопоставленные шишки», как один любили пафос настолько сильно, что порой создание особенной атмосферы вокруг себя становилось смыслом их жизни. Ну, а если смысл твоей жизни столь мелок, то твоя жизнь ничего не стоит, соответственно – ты тоже.
Вместилище не более полутора метров высотой с грохотом было брошено на пол. Семнадцать виридис лежали на белоснежных стенах. Каждый виридис был способен ливетировать, но лишь самые старые и сильные из них пренебрегали гравитацией целыми месяцами. Наверное, чтобы показать своё превосходство, советники валялись на стенах поодаль друг от друга, внушая трепет слабым.
Вежливость – залог просто огромной выгоды, поэтому Кирос ловил момент, и уже упал на колени перед самыми почитаемыми среди виридис.
– Говори, – лениво разрешил тот (Советник), который, по мнению Кироса, любит пафос и топчет землю зазря.
– Мне не хватит слов, чтобы описать, какая же великая честь дарована мне вами, о умнейшие мужи, храбрейшие победители и уважаемые мною господа! – затараторил Кирос. – Неужели я могу лицезреть столь могущественных и….
– Довольно! Полно тебе плеваться перед нами сладкими словами. Всё равно каждое твоё слово – ложь. И только настоящий глупец способен поверить хоть одному из них.
– Открывай! – приказал четвёртый советник Морфеус – виридис с костлявыми руками и до того злой, что его всегда поджатый рот, изображал на его сухом лице угрюмую мину. Советники не считали наступивший день чем-то особенным. Они занимались самым обычным делом – карали неугодных.
Одним рывком виридис сорвал крышку вместилища и со всей злостью пнул его. Вместилище умудрилось перевернуться, но после хлипкие стены развалились как покосившийся забор.
На пол вывалился измождённый юноша. Слабо застонав, он зашевелился, пытаясь подобрать под себя обмороженные руки. Белый свет ослепил его, усугубляя положение. От сего вида все присутствующие недовольно сморщились, призирая ничтожество на полу.
– Сын Юклида, мудрейший Советник, – пискнул Кирос, теперь готовый наложить в штаны лишь от того, что посмел набрать воздух рядом со столь значимыми персонами. – Отданный добровольно самим Юклидом. Гнилокровый.
Старейшина насторожился. А не врёт ли ему этот пискун? Совет был обязан проверять каждого предположительно гнилокрового виридис, а лишь после вершить суд. Поскольку народ виридис хоть и был бессмертными великанами, редел, а величие предков угасало с каждым днём. Династии виридис во веки вечные боролись за процветание своего рода. Ведь детки не рождались у тех целыми тысячами. Нередко случались ложные доносы на семьи обзаводящиеся наследниками. Недоброжелатели надеялись, что дитё будет признано гнилокровым и закончит, гримасничая в золоте.
– Сколько ему? – спросил всё тот же Советник.
– Сто тридцать три[1].