— Определенно нет, – холодно ответил Эл, не отрывая глаз от экрана. – Лайт-кун останется здесь. Со мной. И это не обсуждается.
Лайт разочарованно вздохнул и упал обратно в свое кресло. Господин Ягами только покачал головой, а Мацуда с Айзавой обменялись недоуменными взглядами.
— Ладно, мы быстро, – наконец сказал Мацуда. – Мы сами выберем тебе пиццу, хорошо, Лайт?
Тот только удрученно кивнул.
— Мы вернемся через двадцать минут, одна нога здесь, другая там, – продолжал трещать Мацуда, выходя вслед за остальными за дверь.
Где-то из коридора послышался отчаянный голос Айзавы:
— Двадцать пять, Мацуда, двадцать пять!
Когда в коридоре затихли шаги, в рабочем кабинете повисла гнетущая тишина. Эл взял со стола ручку, придвинул поближе блокнот и принялся рисовать какие-то квадраты, о чем-то рассуждая.
— Ну, – первым прервал молчание Лайт, скрестив руки на груди, – я надеюсь, ты счастлив.
— Почему я должен быть счастлив из-за того, что не отпустил тебя вместе со всеми?
— Тогда почему ты это сделал? – не унимался младший Ягами.
— Потому что не хотел идти, – Эл принялся соединять квадраты стрелками. – И я сказал, что занят, – он сделал паузу, прежде чем добавить: – и ты ведь знаешь, я ненавижу обувь.
Лайт застонал от негодования, закрыв лицо рукой:
— Какой же ты эгоист…
— Возможно, но… – Эл, задумавшись, начал грызть колпачок ручки, – …чем скорее мы поймаем Киру, тем скорее снимем эти наручники. Согласись, нам обоим это на руку. И если ты не Кира, Лайт-кун, то вскоре можешь быть свободен и ходить в пиццерии, когда тебе вздумается.
— И это не отменяет того факта, – раздраженно проворчал Лайт, – что ты отказался отпустить меня только потому, что не хотел обуваться.
— Я работаю.
— Над чем? Я бы не назвал рисование нелепых квадратиков «работой», – буркнул Лайт. Он был чертовски голоден и желудок не переставал об этом напоминать. Настроение, мягко говоря, было скверным.
— Я пытаюсь выстроить схему своей теории, – рассеянно ответил детектив, склонившись над листком и вписывая что-то в пустые поля. – И это не «квадратики», а таблицы. В общем, Лайт-кун, пожалуйста, перестань жаловаться. Я пытаюсь сосредоточиться.
Лайт фыркнул и замолк. Он нервно качался на стуле, стуча пальцами по подлокотнику. Цепь тихо звенела и Лайт, проследив за ее направлением, уставился на руку детектива. Эл что-то быстро строчил, будто боясь потерять мысль.
Почему он так резко и категорично отказал Мацуде? Да, возможно, в пиццерии он был бы увлечен только заказом пиццы и потерял бы бдительность, хотя обещал следить за ним, как ястреб. Хотя, у Мацуды было приличное звание в японской полиции, и он был очень способным, несмотря на свою наивность и местами бестолковость, поэтому Эл мог бы позволить ему на двадцать минут взять ответственность и приковать к себе опасного подозреваемого.
Так что… может, причина отказа Эла лежала намного глубже, чем убеждение в профессионализме Мацуды? Может, он просто не хотел, чтобы Лайт был прикован к кому-то еще? Может, он просто…
…ревновал?
Лайт раздраженно запустил пальцы в волосы и растрепал их. Взгляд невольно опустился на наручники, блестящие в тусклом свете экрана компьютера. Символ отобранной Элом свободы.
Вдруг Лайту подумалось, что ему даже повезло быть прикованным к эксцентричному, жестокому, вечно подозревающему его детективу, страдающему бессонницей. Мацуда хороший парень, который по-своему любил Лайта, но… Быть прикованным к нему 24 часа в сутки, 7 дней в неделю было бы адом. Он бы вечно болтал, настаивал на том, чтобы они носили одинаковые пижамы, а по ночам рассказывали друг другу истории о призраках. Он бы не давал Лайту никакого покоя, в отличие от Эла, который по ночам тихо садится за свой ноутбук и молча работает.
— Рьюзаки?
— Да, Лайт-кун?
— Если бы Айзава, ну или Моги, предложили приковать меня к кому-нибудь из них… — Лайт пододвинулся ближе к Элу, – тогда бы ты меня отпустил?
— Нет, – мгновенно и немного резко ответил детектив.
Лайт хмыкнул и снова откинулся на спинку кресла. Это все решило. Айзава и Моги, ответственно подходившие к своей работе, не спускали бы с него глаз, в отличие от Мацуды или того же шефа. Значит, дело все же в том, что Эл не хотел отпускать его от себя.
— Почему? – спросил Лайт, заведомо зная ответ.
— Потому что они не подозревают тебя так, как подозреваю я, – Эл, отложив ручку, потянулся к вазе с сахаром. – Они могли где-нибудь просчитаться и упустить объект, находящийся под заключением.
— Что? – Лайт тут же вскинул голову, уставившись на детектива. – Заключение? Это как… тюремное заключение? Серьезно? Рьюзаки, я что, твой пленник?
Это еще что за «Красавица и чудовище»?!
— Ну… – Эл задрал голову вверх, уставившись на потолок. – Возможно, ты выразился слишком утрированно, но… думаю, если учесть то, что у тебя нет выбора и ты обязан следовать моим указаниям, то, думаю, да, по сути, ты мой пленник, Лайт-кун.
Да, Эл в самом деле был гребаным Чудовищем. Забудьте его большие темные, порой наивные, глаза, фарфорово-бледную кожу и невинное выражение лица. Нет, он был уродливым Чудовищем, для которого своя свобода значила всё, чужая — ничего.
— Ну и чего ты хочешь? – резко спросил Лайт. – Ты думаешь, что я чертов убийца, поэтому мысль о том, что ты приковал к себе Киру, тешит твое самолюбие?
— О, нет. Просто когда ты рядом, я могу следить за тобой, за твоей реакцией на провокации, за каждым твоим шагом, повышая и понижая проценты. Только так я смогу понять, Кира ты или нет.
— Ясно, – холодно сказал Лайт. – Это мне даже на руку, Рьюзаки.
— То есть?
— Ну, может тогда Эральд Койл, Денев, Рьюга, или за какими именами гениальных сыщиков ты там еще скрываешься, наконец, поймут, что я не Кира! – выпалил Лайт, резко вставая на ноги. – Это ведь так очевидно! Ты просто не хочешь принять, что тогда потеряешь главного подозреваемого и у тебя никого не останется. Ты боишься оказаться дураком в глазах следственной группы, признав свою ошибку.
— Возможно, ты прав, но я все равно подозреваю тебя, Лайт-кун.
— А я думаю, что есть еще причины! – Лайт рывком развернул кресло детектива к себе и склонился над ним, упираясь руками в подлокотники. – Может, то, что я скажу покажется неуважительным по отношению к «великому L», но я все же выскажусь. Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что ты получаешь от этого удовольствие. Тебе нравится, что я твой заключенный, тебе нравится контролировать меня, нравится то, что только ты один в праве решать, могу я пойти куда-то или нет. Возможно, ты уже и сам понял, что я невиновен, но не хочешь отпускать. Тебе нравится, что я твой пленник, не так ли, Эл?
— Лайт-кун, это не так, – Эл буквально вжался в спинку кресла, когда Лайт вторгся в его личное пространство. – Будь я на сто процентов уверен, что ты не Кира, то, конечно, тут же бы тебя отпустил.
— Не верю.
— Можешь не верить, но это правда.
— А почему, собственно, я должен тебе верить? – раздраженно спросил Лайт. – Вся твоя жизнь построена на альтер-эго – Рьюга, Рьюзаки, L… Господи, да я даже твоего настоящего имени не знаю!
— А зачем тебе знать мое настоящее имя? – спросил Эл, слегка склонив голову.
Лайт задрожал от злости и, схватив детектива за ворот футболки, как следует встряхнул:
— Я знаю, к чему ты ведешь, – прошипел он, – думаешь, что я Кира, и хочу узнать твое имя, чтобы убить, но это не так, Рьюга, – Лайт нарочно сделал акцент на вымышленном имени. – Ты лжец. Я не верю тебе, не верю ни одному твоему слову… Может ты и есть Кира? Я тебя не знаю. Никто тебя не знает.
Эл удивленно поднял брови:
— Я Кира? Ты думаешь, что я использую тебя как козла отпущения, Лайт-кун?
— Тогда зачем я тебе нужен? – выпалил юноша. – В качестве игрушки? Не можешь добраться до Киры, так решил хоть на мне отыграться? Ты думаешь, что я Кира? Или ты хочешь, чтобы я им был?
Эл фыркнул:
— Ты полагаешь, что я люблю Киру?
— Я уже не знаю, что и думать! – вспыхнул Лайт. – Все, что я знаю, так это то, что та дурацкая цепь была твоей идеей, Рьюзаки. Я даже не знаю, отпустишь ты меня когда-нибудь, или нет.