Хотеть этого опасно в мире, подобном моему.
Для нее и для меня.
ЛИЛЛИАНА
Я просыпаюсь с головной болью, такое чувство, как будто меня переехал грузовик. Все мое тело болит, и я провожу рукой по лицу, облизывая сухие губы. На вкус они странно соленые, и я задаюсь вопросом, не плакала ли я во сне?
Я чувствую себя…странно.
Я помню, что мне снились странные сны о том, как ко мне прикасаются, приятные, беспокойные сны, от которых мне становится жарко и неловко вспоминать о них. Я выпрямляюсь, сбрасывая с себя одеяло, которым, должно быть, когда-то прикрылась, и, разинув рот, смотрю на свою юбку, когда вижу на ней полный беспорядок.
Я снова прикасалась к себе во сне? Это единственный вывод, который приходит мне в голову… я довела себя до очередного оргазма из-за сна, или именно из-за этого и был сон, и я размазала собственное возбуждение по своей юбке.
Мое лицо вспыхивает еще жарче, и я тянусь к молнии своего платья, желая освободиться от него. Я не знаю, что на меня нашло. За одну ночь я прошла путь от того, чего всю свою жизнь боялась и отгораживалась с отвращением от мысли о сексе, до того, что, казалось бы, стала жадной до удовольствия. Если бы я не знала лучше, я бы подумала, что они меня чем-то накачали, но я ничего не ела и не пила с тех пор, как ушла из дома прошлой ночью. Мой желудок урчит, напоминая мне об этом факте, а во рту все еще сухо, как наждачная бумага. Я бросаю взгляд на дверь в левой части комнаты, надеясь, что она ведет в ванную.
Мне отчаянно нужно в душ и пописать.
К моему облегчению, это работает. Я включаю воду, чтобы она нагрелась, пока пользуюсь ванной, после этого плещу холодной водой на лицо и смотрю на себя в зеркало. Я стройная, на грани сильной худобы, но, кроме этого, я не могу найти ничего предосудительного в своей внешности. Я также не могу найти ничего особенно захватывающего, такого, что побудило бы такого человека, как Николай, принять такое решение, которое он принял прошлой ночью. То, которое, как я подозреваю, не соответствует выбору, который он должен был сделать.
Горячая вода приносит облегчение. Я остаюсь в душе так долго, как могу, мою волосы и тщательно использую дорогие туалетные принадлежности, расставленные на полках. После того, как я умылась чем-то розовым, я сажусь на кафельный пол, позволяя горячей воде литься на меня, пока она не остывает. Только тогда до меня доходит, что мне нечего надеть, кроме испачканного платья, которое я оставила на полу в спальне.
Николай же не ждет, что его будущая жена будет разгуливать голой?
Я вытираюсь одним из пушистых, толстых полотенец, по крайней мере, одним из преимуществ моего заключения являются улучшенные удобства, и я заворачиваюсь в него, возвращаясь в спальню… и останавливаюсь как вкопанная.
В центре комнаты стоит очень симпатичная блондинка, на несколько дюймов ниже меня и очень миниатюрная, с серо-голубыми глазами, которые мгновенно напоминают мне Николая. Она раскладывает груду одежды на смятой кровати, и когда она поднимает глаза и видит меня, на ее лице вспыхивает улыбка.
— Ты, должно быть, Лиллиана! Я Марика, сестра Николая. — Она указывает на одежду. — Я принесла тебе кое-что надеть. Я думаю, что у нас, вероятно, примерно одинаковый размер. Не совсем, но достаточно близко, пока твои вещи не смогут быть доставлены из твоего дома. Я думаю, Ники сегодня пришлет людей, чтобы забрать их. Мы также собираемся за покупками, так что если ты хочешь купить что-нибудь новенькое…
Она делает паузу, оценивая выражение моего лица.
— Я знаю, что Ники сделал прошлой ночью, — серьезно говорит она. — Папу это очень разозлило. Но он не нарушит обязывающий контракт. Итак, ты будешь моей невесткой. — Она поджимает губы. — Я знаю, что это, вероятно, не то, чего ты хотела. На самом деле, я уверена в этом, исходя из того, что я подслушала. Но Ники неплохой человек…
— Они сказали, что свадьба через две недели. — Я прервала ее, не в силах больше выносить ее жизнерадостный монолог. — Это все еще так?
Марика прикусывает нижнюю губу, беспокоясь из-за этого.
— Да, — говорит она наконец. — И меня назначили ответственной за то, чтобы ты подготовилась. Мы сегодня собираемся за покупками…
— Ты это уже говорила. — Я знаю, что веду себя грубо, но я не могу заставить себя обращать на это внимание. Я не знаю, как я могу провести день, выбирая вещи для моей нежелательной свадьбы с совершенно незнакомым человеком, как будто ничего не случилось. — Почему кто-нибудь просто не спланирует это и не скажет мне, где появиться? Это примерно такой же большой выбор, какой у меня был до сих пор.
— Я знаю. — Марика бросает на меня сочувственный взгляд, и почему-то я ненавижу это даже больше, чем ее жизнерадостность. Я не хочу ее жалости. Я не хочу этого ни от кого из них.
Я приготовила себя к тому, чтобы стать секс-игрушкой для Пахана. Я даже приготовилась к возможности некоторое время побыть его любовницей, посещать мероприятия под его руку, притворяться, что мне приятно его внимание. Но, в конце концов, это помогло бы мне избавиться от всего этого. Я не была готова к свадьбе. Я не планировала становиться частью этой гребаной семьи. И я чертовски уверена, что не хочу быть невесткой Марики, какой бы милой она, вероятно, ни была. Я не хочу быть близкой ни с кем из этих людей. Вся моя жизнь вращалась вокруг этой семьи и того, как они собирались меня использовать. Теперь мне вынесли пожизненный приговор, и я отказываюсь натягивать улыбку на лицо под свисты "встречайте невесту", вплоть до моей гибели.
— Ники предоставил нам неограниченный бюджет, — говорит Марика, как будто от этого станет лучше. Как будто экстравагантность свадьбы каким-то образом меняет тот факт, что я выхожу замуж насильно.
— Могу ли я использовать это, чтобы выкупить свою свободу? — Огрызаюсь я, и тень пробегает по лицу Марики, но она не отвечает. Она просто смотрит на меня, и сочувствие в ее глазах почти такое же сильное, как если бы она послала меня нахуй. — Тогда я позабочусь о том, чтобы потратить как можно больше денег, — говорю я ей сердито, и ее лицо смягчается, возвращается улыбка, как будто мы с ней сообщники в этом.
— Идеально. — Она подталкивает локтем одежду. — Одевайся. Внизу приготовлен завтрак. Я буду ждать тебя снаружи и покажу тебе все.
Она определенно не похожа на своего брата, думаю я про себя, роясь в куче одежды. Прошлой ночью Николай был немногословен и контролировал себя, только эти его бурные глаза выдавали какие-то эмоции. Марика игристая, как лопнувшее шампанское.
Джинсы, которые она принесла, пришлись мне впору, хотя они на несколько дюймов коротковаты, поэтому я вместо этого закатываю их и снова засовываю ноги в босоножки на высоком каблуке, которые были на мне прошлой ночью, несмотря на жалобы тела и боль в пальцах ног. Я надеваю черную шифоновую рубашку без рукавов, которая мне тоже подходит. Она тоже немного коротковата, но джинсы с высокой талией, так что в целом я выгляжу по крайней мере прилично сложенной. По крайней мере, я не поставлю в неловкое положение саму себя.
— Может кто-нибудь выбросить мое платье? — Спрашиваю я Марику, когда присоединяюсь к ней на улице. — Я действительно не хочу когда-либо смотреть на него снова.
— Его можно отдать в химчистку, если ты… — Она смотрит на выражение моего лица и пожимает плечами. — Конечно. Я могу сказать горничной, приставленной к твоей комнате, выбросить его.
Я больше никогда не хочу видеть это платье. При одной мысли об этом мое лицо горит от стыда, когда я вспоминаю, что я сделала, и что случилось со мной в нем, перед его отцом и моим в том кабинете.
Сначала я не думаю, что смогу есть. Марика ведет меня, как я предполагаю, в неформальную столовую, за столом все еще могут разместиться по меньшей мере двенадцать человек, и комната огромная, роскошно оформленная, с тяжелыми занавесками, задернутыми на окнах, и резными стульями вокруг стола из красного дерева, но это не так величественно, как я представляю себе их столовую для званых ужинов.
Я никогда раньше не была в особняке, подобном этому. Одна только эта комната могла бы вместить больше половины квартиры, в которой я выросла. Я также никогда не видела столько еды, и определенно не той, которую мне разрешено есть.
На столе стоят накрытые тарелки, и Марика снимает крышки, разглядывая их. Есть два накрытых места, одно для нее, другое для меня, я полагаю, и останавливаюсь в нескольких футах от нее, чувствуя неуверенность и замешательство.
— Николай не ест с нами? Или твой отец?
Марика смеется.
— Папа встает очень рано по утрам. Обычно он завтракает в одиночестве. Так было с тех пор, как умерла наша мама. Ники обычно ест на ходу. Просто протеиновый коктейль или что там у него по дороге в спортзал. — Она закатывает глаза. — Так что обычно только я и все это. Я рада, что у меня появилась компания. Садись.
Она указывает на стул, и я… разинув рот смотрю на еду, пораженная расточительством, которое, должно быть, происходит каждый день. Такая миниатюрная девушка, как Марика, ни за что не съест больше небольшой порции этого.
— Ешь что хочешь. Угощайся. — Она снова жестикулирует, глядя на меня так, как будто не совсем понимает мою реакцию, а затем начинает накладывать себе на тарелку яичницу-болтунью, смешанную с каким-то сыром и зеленью.