Мой желудок снова завязывается узлом, от страха, говорю я себе, а не от какого-либо предвкушения. Я не хочу ложиться с ним в постель. Я не хочу иметь с ним ничего общего, но у меня мелькает воспоминание о сегодняшнем утре, о его языке между моих ног, мягком, влажном и горячем, и мои бедра непроизвольно сжимаются, между ними возникает слабая пульсация.
Чем дальше мы удаляемся от города, тем больше ощущается зима. К тому времени, как Николай сообщает мне, что мы подъезжаем к коттеджу, идет снег, и я с опаской смотрю на него, пока он замедляет ход машины на извилистой дороге. Последнее, чего я хочу, это быть заваленной снегом вместе с ним.
Мне пришло в голову, что я могла бы использовать это как возможность сбежать. Что есть шанс, что здесь мне будет легче ускользнуть от него. Он не сказал, будет ли охрана или нет, а если нет, то это будет только он. Если бы я могла украсть немного денег или машину, или даже если я не смогу, я все равно могла бы сбежать. С остальным я разберусь позже.
Я знаю, что на самом деле это не план. Во всяком случае, не какой-то приличный, но я понятия не имею, что еще можно сделать. Если я вернусь с ним в город, когда закончится этот странный медовый месяц, я не думаю, что у меня будет еще одна попытка. Не скоро…если вообще когда-нибудь.
Хижина не такая, как я себе представляла. Я представляла что-то крошечное и простоватое, но то, что возвышается посреди деревьев и снега, приветствуя нас, гораздо роскошнее. Она сделана из светлого дерева, двухэтажная, с темной остроконечной крышей и верандой вокруг. Подъезжая ближе, я вижу, что дверь окрашена в темно-зеленый цвет леса, а на земле разбросан снег, из-за чего все это выглядит как картинка из журнала.
Николай бросает на меня взгляд.
— Добро пожаловать в наш медовый месяц.
ЛИЛЛИАНА
Николай заглушает двигатель, выходит, чтобы обойти и открыть мне дверь. Я плотнее запахиваю пальто, выходя, чувствуя, как усиливается ветер. Дело не столько в том, что здесь холоднее, чем в городе, но ощущения другие. Воздух кажется свежим и колким, а снег хрустит под моими ногами, когда я следую за Николаем к передней части дома.
Он включает свет, когда мы заходим внутрь, и дом мгновенно заливается теплым маслянистым сиянием. Полы из блестящего твердого дерева, тканый ковер ведет из фойе в холл, и я скидываю ботинки, вешаю пальто, когда Николай снимает его с моих плеч. Он ведет себя как джентльмен, но я все еще беспокоюсь обо всем этом. Я не видела других домов на многие мили вокруг, и мне здесь очень неуютно из-за этого… только мы вдвоем. Но я также не видела никакой охраны. Это означает, что мой предварительный план в какой-то момент может оказаться просто возможным.
Неужели это так плохо? Эта мысль мелькает у меня в голове, и я тут же отгоняю ее. Я имею в виду именно это, когда говорю, что он не купит мое согласие, и я твердо намерена придерживаться этого. Мне никогда ничего из этого не было нужно, напоминаю я себе, когда мы входим в гостиную дома. И я не собираюсь начинать сейчас.
Николай включает другой светильник, наполняя комнату тем же теплым, уютным сиянием. Дом меблирован и оформлен в теплых тонах дерева и мягкого текстиля, а у дальней стены, между двумя большими окнами, выходящими на снежную ночь за окном, есть огромный каменный камин.
— Я разведу огонь и принесу нам что-нибудь выпить. Садись. — Он указывает на один из мягких темно-коричневых диванов.
— Ты когда-нибудь говоришь что-нибудь таким образом, чтобы не звучало, как будто ты отдашь приказы?
Я ожидаю от него раздраженной реплики, но вместо этого он внезапно поворачивается, подходя ближе ко мне. Он двигается плавно, быстрее, чем я ожидала, и его пальцы оказываются у меня под подбородком, приподнимая его так, что я смотрю в эти серо-голубые глаза.
— Когда я буду отдавать тебе приказы, зайчонок, — бормочет он. — Ты будешь знать это.
Мое сердце замирает в груди. Так не должно быть. Но он смотрит на меня сверху вниз, его голос внезапно становится ровным и дымным, и я чувствую, как у меня перехватывает дыхание и учащается пульс.
— Садись, — снова говорит он. — Или ты будешь сидеть у меня на коленях.
Каким-то образом я заставляю свои ноги двигаться, протискиваясь мимо него к дивану. Я вижу ухмылку, играющую на его губах, и ненавижу его за это. Он заставляет меня чувствовать себя виноватой в том, что я этого не хотела, как будто это со мной все сложно, в то время как именно он принудил меня к браку, которого я не хотела.
Он садится на корточки перед камином, достает поленья из латунной подставки рядом с ним и вставляет между ними щепки для растопки, и это заставляет меня на секунду забыть, как я зла, потому что я так удивлена, что действительно вижу, как он разводит огонь. Я предполагала, что здесь будет охрана и персонал, как в особняке, что такой богатый и влиятельный человек, как Николай, ничего не будет делать для себя сам. Но, похоже, нас здесь действительно только двое.
В комнате тихо, и я сижу, сцепив руки на коленях, наблюдая, как он возится с огнем. Я не знаю, что будет дальше, но не могу представить, что это что-то хорошее. Я не понимаю, зачем он потрудился привести меня сюда. С таким же успехом он мог бы трахнуть меня в особняке или в своем пентхаусе, о котором он постоянно упоминает. Ему не нужно было увозить меня неизвестно куда.
Николай встает, отряхивая руки о темные джинсы, в которые он переоделся перед нашим уходом, и я снова поражаюсь его мускулистым размерам. Он высокий, с широкими плечами и заметными мышцами на руках и бедрах, темные джинсы и темно-коричневая ткань футболки туго натянуты поверх них. Он сгибает руки, и я вспоминаю, какими они были на ощупь на моей коже.
Я не хочу хотеть его, но волна тепла распространяется по мне, покалывая кожу, и я чувствую, как у меня пересыхает во рту, когда он подходит к тому месту, где я сижу на диване.
— Голодная? — Спрашивает он, и я понимаю, что голодна. Я не ела весь день, если не считать сухих тостов и фруктов, которые я попробовала, пока мы были в отеле. Но я ничто иное, как упрямство, когда дело касается Николая. Я не хочу давать ему что-то еще, чтобы использовать против меня.
Я пожимаю плечами.
— Я в порядке.
Он свирепо смотрит на меня, раздраженно выдыхая.
— Сколько раз мне нужно повторять тебе, что ты не обязана бороться со мной ни за что, Лиллиана? Я знаю, что ты голодная. Я спросил из вежливости, но я знаю, что ты почти ничего не ела этим утром, и я готов поспорить, что ты не обедала в особняке из вредности.
В этом он прав. Мысль о том, что у меня есть персонал, по-прежнему вызывает у меня чувство неловкости, и у меня не было ни малейшего желания спуститься на кухню и найти кого-нибудь, кто приготовил бы мне еду. Я не думаю, что мне разрешат готовить самой. Более того, я боялась столкнуться с его отцом, но я не собираюсь признавать это вслух.
— Где мы возьмем еду? — Скрещиваю руки на груди. — Я не думаю, что здесь, у черта на куличках, есть доставка суш.
— Я ненавижу суши, — сообщает мне Николай. — Но здесь много еды.
— Кто будет готовить? Ты? — На самом деле я довольно приличный повар, но я не собираюсь говорить об этом Николаю. Я отказываюсь быть его прислугой, пока он держит меня здесь взаперти.
— Таков был план. — Николай жестом приглашает меня следовать за ним. — Пойдем со мной. Я принесу тебе бокал вина, пока готовлю ужин.
— Оно будет отравлено?
Николай выглядит так, как будто он изо всех сил пытается сохранить свое терпение, что выводит меня из себя еще больше. Он не имеет права испытывать нетерпение, раздражение или что-либо еще. Он архитектор всей этой ситуации.
— Просто пойдем со мной, Лиллиана.
Он назвал меня Лиллианой, а не одним из своих прозвищ, больше с тех пор, как мы добрались до хижины, чем с тех пор, как мы встретились. Это похоже на своего рода победу, тем более что это означает, что я проникаю ему под кожу. Я не отказалась от идеи, что, если я буду его достаточно раздражать, возможно, он просто разведется со мной, когда устанет от меня в постели.
Итак, я соглашаюсь с этим и выхожу вслед за ним из гостиной.
Он ведет меня на огромную открытую кухню с большим островом из того же светлого дерева, столешницей из черного гранита и висящей над ней железной стойкой в деревенском стиле, на которой размещены всевозможные кастрюли и сковородки. Николай жестом предлагает мне сесть на один из барных стульев с кожаным верхом, а затем переходит к черной гранитной столешнице на другой стороне кухни, где стоит винный шкаф, сделанный из того же грубого железа.
— Кажется, я припоминаю, что тебе понравилось вино, которое мы пили за ужином в тот первый вечер. — Он снимает бутылку со стойки, плавно открывает ее и пододвигает стеклянный графин к тому месту, где он стоит. Все, что он делает, кажется легким и отработанным, и мне интересно, сколько времени он проводит здесь.
— Ты часто бываешь здесь? Чтобы побыть одному или… — Вопрос вылетает у меня из головы, и я останавливаю себя на полпути, проклиная себя за то, что проявляю хоть какой-то интерес ко всему, что он делает. Я сожалею об этом еще больше, когда вижу легкую ухмылку, которая появляется в уголках полных губ Николая.
— О. Я вижу, ты наконец проявляешь интерес к своему мужу. — Он протягивает руку, открывает один из деревянных шкафчиков и достает два бокала для вина, прежде чем подойти к черному металлическому холодильнику, где достает белый бумажный пакет и кладет его на стойку, но, пока, не отвечая мне.