Я плотно сжимаю губы, отводя взгляд, но не отвечаю.
— Нам могло бы быть хорошо вместе, — тихо говорит он. — Ты и я. У нас могло бы получиться хорошее партнерство, если бы ты просто позволила себе увидеть это, зайчонок.
Я качаю головой, открывая рот, чтобы возразить и мы оба замираем, когда слышим звук возвращающегося питания, свет в комнате мерцает и делает ярче ранний утренний свет, уже проникающий в спальню.
Я должна быть рада. Электричество вернулось, значит, нам будет тепло. Я могу принять душ, а Николай приготовить еду. Скоро мы сможем уехать. Но я чувствую странную вспышку разочарования при мысли о том, что нам больше не нужно будет оставаться рядом, чтобы согреться.
— Что ж, подожди минуту, пока водонагреватель придет в норму, и ты сможешь принять настоящий душ. Или ванну. — Николай откидывает одеяла и тянется за своей одеждой. — Я пойду посмотрю и удостоверюсь, что все в порядке. Просто оставайся здесь и отдыхай, малышка.
Он больше не прикасается ко мне и не целует меня перед уходом. Это должно меня радовать. Я должна хотеть дистанции между нами, но я не понимаю, почему у меня сжимается живот, когда он уходит, закрывая дверь и оставляя меня.
ЛИЛЛИАНА
На следующее утро мы отправляемся обратно в Чикаго. Николай расчистил дорожку к дороге, и, когда электричество снова включили, мы приняли душ, переоделись в чистую одежду и насытились горячим ужином и завтраком. Все это испытание начало казаться дурным сном.
На обратном пути мы оба молчим. Николай больше не пытался прикоснуться ко мне прошлой ночью или этим утром, и я чувствую, что что-то не так. Раньше у него никогда не было никаких ограничений, и я не совсем понимаю, что происходит. Это выбивает меня из колеи. Я понимала, как он вел себя раньше. Он женился на мне, и я принадлежу ему. Но теперь он относится ко мне по-другому. Я чувствую, как узел в моем животе затягивается по мере приближения к городу.
— Мы едем в особняк? — Наконец я спрашиваю его, и он кивает.
— Мне нужно поговорить с моим отцом. После этого мы отправимся в пентхаус.
После этого в машине снова воцаряется тишина, и я складываю руки на коленях, тяжело сглатывая. Я бы почти предпочла, чтобы все вернулось к тому, как было раньше, просто чтобы я не чувствовала себя такой неуверенной.
Николай заезжает на подъездную дорожку, заглушая двигатель. Он обходит машину, чтобы открыть мне дверцу, и я выхожу из машины и тянусь за своей сумкой, прежде чем мы оба застываем на месте.
Дверь в особняк открыта. Не просто открыта… петли сломаны, дверь свисает с них, расщеплена там, где были замки.
— О боже… — У меня отвисает челюсть, а Николай уже шагает вперед, сжав челюсти и сжимая в руке пистолет, который я никогда не видела, чтобы он доставал, и даже не подозревала, что он был при нем.
— Держись ко мне поближе, — огрызается он, и на этот раз у меня нет ни малейшего намерения спорить.
В фойе грязные отпечатки ботинок, на мраморе потеки крови. Весь дом в руинах; дыры от пуль в стенах, кровь забрызгала мебель, а тела сотрудников опрокинуты на стулья. Николай движется быстрее, оглядываясь на меня через плечо с выражением лица, которого я никогда раньше не видела, таким жестким и холодным, что по мне пробегает волна ужаса.
— Я не знаю, что я собираюсь найти в кабинете, — натянуто говорит он. — Но мне нужно, чтобы ты оставалась рядом со мной, Лиллиана. Не выпускай меня из виду ни на секунду.
Я киваю, чувствуя комок страха в горле, который мешает мне говорить. Все, что выходит, это сдавленный звук, который, я надеюсь, звучит утвердительно, поскольку я делаю именно так, как он говорит, оставаясь рядом с ним, когда он медленно открывает дверь в кабинет, держа пистолет на прицеле.
Он толкает дверь до упора, поднимая пистолет, но в комнате темно и пусто… если не считать тела, навалившегося на стол. В воздухе витает сильный запах чего-то тошнотворного, и я прикрываю рот рукой, издавая сдавленный вздох.
Тело… это отец Николая. И он мертв уже некоторое время.
— Оставайся здесь. — Николай указывает туда, где я стою у стены. — Не двигайся.
— Запах…
— Я не хочу, чтобы ты исчезала из поля моего зрения! — Его голос резкий и грубый, и он прочищает горло, коротко качая головой. — Мне жаль, Лиллиана. Просто, пожалуйста… Просто оставайся там, где ты есть.
Судя по запаху, я не думаю, что тот, кто убил отца Николая, все еще в доме. Но я понимаю, почему он требует, чтобы я не двигалась. Я стою там, зажав рот и нос рукой, неглубоко дыша, пока Николай идет исследовать тело. Мгновение спустя он шагает обратно ко мне, на его лице снова то же холодное и сердитое выражение.
— Мне нужно найти Марику, — резко говорит он. — Пойдем со мной. Оставайся…
— Оставаться рядом, — вторю я. — Я поняла, Николай.
На мгновение я забыла, что мы созданы для разногласий. Я ничего не имею против Марики, она была добра ко мне, когда меня впервые привезли сюда, и мысль о том, что мы можем найти ее в ситуации, подобной их отцу, вызывает у меня тошноту, желчь поднимается и обжигает горло.
Мы поднимаемся на каждый этаж, второй и третий, и проходим через каждую спальню. Но Марики нет.
— Блядь! — Николай выкрикивает проклятие, его челюсти сжаты, и я вздрагиваю в ответ. — Я не знаю, кто, черт возьми, это сделал, — он проводит рукой по волосам, дергая их. — Они, блядь, умрут, как только я узнаю.
Он смотрит на меня, его грудь заметно поднимается и опускается, когда он пытается взять себя в руки.
— Я отвезу тебя в пентхаус, — говорит он наконец. — Там достаточно защищено, чтобы ты была в безопасности. А потом я посмотрю, что я могу узнать об этом дерьме.
Я не знаю, что сказать. Мое сердце бешено колотится, когда мы возвращаемся к машине, ужасный комок все еще стоит у меня в горле. Николай открывает передо мной дверцу машины, и я хватаюсь за края сиденья, пытаясь как-то заземлиться, пока он садится с другой стороны, захлопывает дверь и заводит двигатель.
Я чувствую, как от него волнами исходит гнев, пока он ведет машину. Он направлен не на меня, но все равно ужасает. Я сижу там, дрожа, пытаясь дышать, стараясь не вспоминать запах смерти в доме.
Я никогда раньше не видела мертвого тела. Никогда даже близко к нему не подходила. Я чувствую, что могу упасть в обморок или меня вырвет, и я не думаю, что Николай в настроении разбираться ни с тем, ни с другим, поэтому я сижу там, впиваясь пальцами в маслянистую кожу сидений, изо всех сил цепляясь за последнюю крупицу своего здравомыслия.
Он лавирует в потоке машин, пока мы направляемся в центр города, с пугающей скоростью снуя туда-сюда, пока мы не добираемся до здания, где находится его пентхаус, и он заезжает в подземный гараж. Он подходит, чтобы снова открыть мою дверь, и я обнаруживаю, что не могу пошевелиться. Я застыла на своем месте, дрожа.
— Лиллиана. — Его голос звучит менее резко, чем я ожидала. — Мне нужно отвести тебя внутрь. Давай детка.
Каким-то образом мне удается выбраться из машины. Мои ноги дрожат так сильно, что я чувствую, что они могут подвести меня в любой момент, но я следую за ним к лифту, понимая, что его пистолет снова у него в руке.
— Ты же не думаешь… — Мой взгляд устремляется к оружию, сердце колотится в груди. Мне нужно, чтобы это замедлилось, иначе я потеряю сознание.
— Лучше перестраховаться, — коротко говорит Николай. — Я иду первым, когда эти двери открываются, Лиллиана. Ты остаешься позади меня, пока мы не окажемся в безопасности внутри.
Я молча киваю. На этот раз у меня нет желания с ним спорить. Я хочу быть в безопасности внутри, но понятия не имею, будет ли даже этого достаточно, чтобы я почувствовала, что я вне опасности. Это было совсем не то, к чему я ожидала вернуться.
Двери лифта открываются, и Николай выходит, держа пистолет у бедра и выглядывая в коридор. Я немного оглядываюсь вокруг него, стараясь по-прежнему оставаться позади него, как было указано, но все, что я вижу, это одетых в черное охранников, которые, как я ожидала, выстроились вдоль коридора.
— Пошли, — резко говорит Николай, шагая вперед и жестом приглашая меня следовать за ним. Смутно я осознаю, что при любых других обстоятельствах я была бы в ярости от того, что меня вот так ведут. И все же я не могу заставить себя беспокоиться. Я чувствую, что меня так туго затянули, что, как только я отпущу, я рухну, как марионетка, у которой обрезали веревочки.
Николай быстро открывает дверь, проходя мимо охраны, стоящей у нее.
— Заходи внутрь, — говорит он мне. — Я буду там через минуту. Мне нужно поговорить со своей охраной.
Я киваю, молча заходя внутрь. Я вижу проблеск чего-то похожего на беспокойство в его чертах лица, как будто он смущен моим молчаливым согласием, но это проходит почти так же быстро.
Пентхаус красивый, хотя и немного мужской, на мой вкус. Все в черном, сером и кремовом цветах, железо, кожа и дерево, с одной стеной, которая в основном представляет собой окно с видом на город за его пределами. В оцепенении я подхожу к ближайшему дивану, мои ботинки утопают в толстом кремовом ковре, расстеленном на блестящем темном деревянном полу, прежде чем я падаю на черный кожаный диван.
Мои руки приятно холодит, кажа дивана. Я лежу, уставившись в потолок, на железную люстру, висящую справа от меня. В стиле пентхауса Николая есть определенная деревенская стилистика, которая отражает интерьер коттеджа, и я понимаю, что это, должно быть, то, что ему нравится. Жесткие края, грубая текстура, смягченная каким-то плюшевым текстилем.