Вукасович вымученно улыбнулся. Мне всё меньше нравилось его поведение.
– Вопрос вяжется с вашим желанием начать с живых, – наконец уронил он и сделал рубленый приглашающий жест. – Ну так идёмте, я вам кое-что покажу.
Он повёл меня вглубь Старой Деревни. Всюду – на крыльцах, в проёмах, на участках – встречались солдаты. Ясно было, что здесь они обосновались прочно: перед домами сушились вещи, а местами виднелись подобия грядок, пока пустые. Командующий подтвердил мою догадку:
– Тут жили местные, но с прошлой войны мало кто вернулся. Старики перемёрли… дома стояли пустые. Вот мы и заняли их – всё лучше, чем в городе, у молодёжи меньше желания предаваться неподходящим вещам. Женщины, карты, выпивка…
Я промолчал. Вукасович, обрюзглый, потрёпанный и сонный, сам напоминал любителя излишеств. Сейчас спиртным от него, конечно, не пахло, да и рубашка была слишком неопрятной, чтобы предположить, например, что он с кем-то сожительствует. Я одёрнул себя: военная инспекция – точно не моё дело; главное, в части есть порядок и налажен быт.
Неожиданно пёс, резво перед нами трусивший, остановился и зарычал. Густая шерсть на холке вздыбилась; над ощеренной губой показались желтоватые клыки.
– Пойдём, дружище, – сказал я, огибая его и хлопая по напрягшейся спине.
– Он туда не пойдёт, – сухо ответил Вукасович.
Вспомнив разговор со священником, я уточнил:
– Это последняя оставшаяся местная собака?
– По-видимому. Так поговаривают горожане. – Командующий указал на ближний дом, дверь которого была плотно закрыта. – Сюда. – Он взялся за ручку.
В тесном душном помещении оказались несколько человек, в том числе высокий, сутулый военный медик. Они толпились над слабо освещённой фонарём койкой, где без движения лежал молодой белокурый военный. Веки его были опущены; воротник рубашки расстёгнут, видимо, чтобы облегчить рваное дыхание. Следов ранений я не видел, равно как не видел, чтобы медик, держащий коробочку с нюхательной солью, что-либо делал. Беспомощное недоумение отражалось в его больших, как у совы, водянистых глазах.
– Что у вас случилось? – негромко спросил я.
Пока мы не привлекли внимание присутствующих; они о чём-то хмуро шептались, бросая на желтоватого от фонарного света юношу нервные ломкие тени. Вукасович устало моргнул пару раз, скользнул по подчинённым взглядом и с неохотой ответил:
– Анджей Рихтер и ещё один солдат, Ференц Бвальс, как раз стояли сегодня на часах на погосте. Они вернулись на рассвете, ну, Бвальс привёз товарища… таким.
В это мгновение несчастный пришёл в себя и сипло застонал – низкий звук напоминал скорее вой ветра. Отгоняя эту нелепую ассоциацию, я уточнил:
– Обострение какой-нибудь болезни? Или… некое нападение?
– Бвальс предположил второе. А впрочем, он сам вам расскажет. Бвальс!
Люди у постели – солдаты и врач – глянули на меня. От них отделился жилистый темноволосый юноша и, подойдя, сдержанно кивнул.
– Здравствуйте. Что вам? Кто вы такой?
Мне понравился живой взгляд его карих глаз, понравились узкое решительное лицо и твёрдый чистый голос. Правда, он был бледен и то и дело зачем-то одёргивал рукава невзрачного мундира. Но он хотя бы старался совладать с собой и выглядел менее подавленным, чем другие в комнате.
– Герр доктор… – в упор глядя на юношу, заговорил Вукасович, – приехал разбираться в странностях, ну, в городе. Я решил дать ему знать о нашем инциденте. Расскажете, что вы видели или… подозреваете? Вы таким взбудораженным вернулись, чего только не болтали…
Юноша передёрнул плечами – видимо, воспоминания были свежи. Перестав наконец теребить рукава и глубоко вздохнув, он начал:
– Мы стояли всю ночь спокойно. Я начал засыпать и решил сделать по кладбищу круг, чтобы взбодриться. Анджей остался. Я отошёл далеко, когда услышал его крик, и побежал назад: думал, явилось городское дурачьё, за каким-нибудь… – он скривился, – телом.
– Часто такое случается? – Я сразу решил прояснить и это важное обстоятельство. – Что вы напрямую конфликтуете с горожанами? Пускаете в ход силу?
Вукасович, как мне показалось, зыркнул на молодого человека предостерегающе, но тот его не понял или, скорее, не пожелал понять. Колкая усмешка пробежала по губам, и, приподняв гладко выбритый острый подбородок, Бвальс небрежно кивнул.
– Не то чтобы часто… но несколько рьяных «инквизиторов» уже отведало моих сапог и приклада. Анджей жалеет их; многие в гарнизоне тоже, ну а я придерживаюсь позиции уважаемого герра Мишкольца. По-настоящему отучить от плохих вещей можно только силой. Без силы нет и никогда не будет порядка. Вы так не считаете?