— Папа… — Она потянулась к нему через стол, а Лоркан посмотрел на дочь так, словно она вот-вот разобьет ему сердце. — Это ведь Альби, папа! Это же Альберон!
— Я знаю, — прошептал он. — Но с другой стороны — ты, дорогая. Ты и то, что будет с тобой, когда меня не станет. — Он не произнес остальное, но было понятно: «Меня скоро не станет. Ты останешься совсем одна. Это все, что я смогу тебе дать».
Отблеск солнечного света померк в его глазах, когда промелькнула какая-то тень, привлекая внимание Лоркана к окну. Еще одна тень на мгновение скользнула по его лицу, заставив его встать и подойти к окну.
— Боже милосердный! — от удивления воскликнул отец Винтер, выглянув в окно. Когда до него дошел смысл увиденного, Лоркан повторил — тихо, искренне и безнадежно: — Боже милосердный, помоги нам.
Винтер уже знала, что там, услышав гвалт и противный скрежет когтей по красной черепице крыши. Она надеялась, что отец не обратит внимания. Вороны. Слетались вороны. Девушка повернулась и смотрела, как Лоркан встал на подоконник и высунулся из окна, держась за раму одной рукой. Минуту она видела только его длинные ноги. Услышала, как отец выругался, а затем он скользнул назад в комнату, побледневший.
— Тюрьма? — спросила она, но прозвучало это почти утвердительно.
— Тюрьма, — подтвердил Лоркан, не глядя на дочь. Когда она прошла мимо, он погладил ее по голове. — Собирайся на работу, — сказал Лоркан и ушел в свою комнату, неслышно прикрыв дверь. Через какое-то время Винтер услышала, что он одевается.
Вороны над тюрьмой. Это могло значить только одно.
Джонатон приказал насадить тело пленника на пику и выставить напоказ. Рваный, кровавый стяг мести над тюрьмой — первый с тех пор, как Джонатон занял трон.
Винтер закрыла лицо руками, надавливая на глаза, пытаясь затолкать непрошеные образы назад в темноту и запереть двери разума. Потом она встала и ушла одеваться, позволив мухам пировать на остатках завтрака в знойной духоте.
Девушка надела рабочий костюм из грубой ткани, собрала в хвост волосы. Когда она вышла из комнаты, держа на плече сверток с инструментами, Лоркан стоял в гостиной. Его инструменты уже были за спиной, на тугой рыжей косе играли солнечные блики. Они не разговаривали. Винтер было невдомек, куда они направятся, что будут делать, но она предпочла не спрашивать. Иногда слова могут только навредить.
Он обернулся, окинул ее внимательным взглядом, одобрительно кивнул и сказал:
— Готова?
— Готова.
Лоркан улыбнулся ей, но улыбка получилась печальной.
— Все в порядке, дорогая, — сказал он.
Затем выпрямился, расправил плечи и поднял голову. Лицо холодное, глаза прикрыты — отец Винтер исчез в мгновение ока, став лордом-протектором Лорканом Мурхоком. Он не смотрел больше на Винтер, просто вышел из комнаты, сопровождаемый ею, — мастер и подмастерье, направляющиеся выполнять поручение короля.
Летом в полдень во дворце должно быть очень тихо, но сейчас в залах наблюдался постоянный деятельный ручеек. С мрачными лицами, опустив глаза в пол, по коридорам двигались люди, как цепочка рабочих муравьев. Они несли большие и маленькие картины, завешенные тканью, статуи и охапки манускриптов. Все шли в одном направлении — куда-то в сад.
Винтер торопливо и послушно следовала за отцом, делая вид, что ничего не замечает. Но тем не менее отметила напряженные лица людей. Видела пажей и горничных, смущенно переговаривавшихся о чем-то, пока они проходили мимо залов. Замечала и напряжение, все больше сковывавшее спину отца. А потом два носильщика оступились на коротком лестничном пролете, огромное полотно вырвалось у них из рук. Пока они пытались вновь взвалить его на плечи, завеса упала — и картина стала видна.
Винтер застыла на месте.
Это была ее любимая картина, гордо висевшая в королевских покоях над главным камином: Альберон, Рази и она в саду, счастливо улыбающиеся.
Воспоминания детства нахлынули на девушку.
Она, бывало, часто лежала под круглым столом в кабинете, слушая, как разговаривают Оливер, Джонатон и ее отец. Винтер помнила, как болтала ногами и смотрела на эту картину через свисающие кисточки на скатерти. Ее всегда удивляло, как же они похожи на этой картине — необычайно точное изображение их подлинной природы.
Рази был нарисован растянувшимся под деревом с книжкой в руке, глядящим вниз, где на траве сидели Альби и Винтер. Альберон обнимал Шаббита, своего любимого спаниеля, а Винтер с любопытством смотрела куда-то за пределы картины. Они выглядели очень счастливыми, как настоящая семья. Два брата и сестренка. Альби и ей было около шести в то время, значит, Рази исполнилось десять лет.