Во втором эксперименте Шартран и Барг проверили гипотезу, что «хамелеонское» поведение способствует тому, чтобы люди понравились друг другу. Вновь участников просили выбирать фотоснимки в присутствии конфедерата, притворяющегося другим испытуемым. На этот раз фальшивое задание, прикрывавшее подлинную цель эксперимента, состояло в том, чтобы испытуемый и конфедерат по очереди описывали увиденное ими на различных фотографиях. И все время конфедерат либо имитировал спонтанные позы, движения и повадки испытуемого, либо находился в нейтральной позе. По окончании этих бесед испытуемых просили заполнить анкету с вопросами о том, как им понравился другой участник эксперимента (то есть конфедерат) и насколько гладко, по их мнению, прошел разговор с ним. Я думаю, вы уже понимаете, каковы были результаты: участникам, которых конфедерат имитировал, он понравился гораздо больше, чем участникам, которых он не имитировал. Кроме того, те из испытуемых, кому подражали, оценили гладкость общения выше, чем те, с кем общались в нейтральной позе. Эксперимент ясно показывает, что имитация и расположение к человеку часто идут рука об руку. Когда кто-то нас имитирует, это располагает нас к нему. Не в этом ли причина нашей во многом автоматической склонности к подражанию друг другу? Я думаю, что в этом.
В своем последнем и самом важном эксперименте Шартран и Барг проверяли гипотезу о том, что чем больше в тебе «хамелеонства», тем сильнее тебя занимают чувства других людей - то есть тем больше в тебе эмпатии. Обстановка этого, третьего по счету, эксперимента была такой же, как обстановка первого: конфедерат либо потирал лицо, либо качал ногой. Новым было то, что испытуемые теперь заполняли анкету с вопросами, по ответам на которые можно было судить об их эмпатических склонностях. Шартран и Барг выявили отчетливую корреляцию между степенью выраженности имитационного поведения у испытуемого и его склонностью к эмпатии. Чем больше человек имитировал потирание лица или качание ногой, тем более он оказывался способен к сопереживанию. Такой результат означает, что благодаря имитации и мимикрии мы способны чувствовать то, что чувствуют другие люди. А это, в свой черед, делает нас отзывчивыми к их эмоциональному состоянию.
Это были продуманные, хорошо организованные, убедительные исследования, и, помимо них, было много других. Полное обсуждение всех поведенческих данных, указывающих на тесную связь между имитацией и эмпатией, потребовало бы отдельной книги, однако я хотел бы упомянуть о двух обстоятельствах, лежащих, можно сказать, на противоположных концах шкалы. С одной стороны, мы знаем, что супруги, прожившие вместе четверть века, более похожи друг на друга лицом, чем в начале брака. Этот эффект также коррелирует с качеством супружеских отношений: чем оно выше, тем выше лицевое сходство. Удивляться тут, в общем-то, нечему. Любовь, участие, общность судьбы и совместная жизнь делают людей все более и более похожими. Один становится для другого вторым «я». Однако, по выражению Джонатана Коула, британского нейропсихолога, исследующего субъективные эффекты лицевых различий, человек может столкнуться с «последствиями потери лица». Среди его пациентов, страдающих синдромом Мебиуса (врожденной невозможностью сокращения лицевых мышц), наблюдается снижение не только способности к выражению собственных эмоций, но и умения распознавать чужие. Один пациент сказал об этом так: «Лицо другого человека требует от меня, чтобы я откликнулся, вступил во взаимоотношения, но я не могу полностью контролировать эти взаимоотношения». Наш именитый друг Морис Мерло-Понти писал: «Я живу в мимике другого человека и чувствую при этом, что он живет в моей мимике». Увы, пациенты Коула не могут жить так, потому что сами не способны к мимике. Этот дефект, из которого вытекает невозможность зеркального воспроизведения чужих выражений лица, пагубно влияет на все разновидности эмоционального взаимодействия и исключает глубоко прочувствованное понимание эмоций другого человека74.